— Александр Фёдорович, вы не могли бы объясниться? Я ведь не просил вас назначать меня обер-прокурором. Мне не нужна эта должность.

Керенский обернулся, оглянувшись вокруг, рядом никого не было, кроме охраны. Дав ей знак не пропускать никого к ним, он ответил.

— Я понимаю, но на должности министра финансов вы не справляетесь никоим образом. Кем вы тогда хотите стать в правительстве? Министром образования?

— Нет, не надо передёргивать, Александр. Я готов стать министром иностранных дел.

Керенский задумался, ему абсолютно не был нужен Терещенко, который не понятно, как и зачем попал в правительство. Но дело в том, что Керенский уже решил для себя, что это правительство продержится от силы месяц, пока он окончательно не укрепит свои позиции, и тогда нужно будет его менять кардинально, а пока, а пока можно.

В конце концов, ведь можно министра послать в Англию и даже дальше, в Америку. За время его плавания туда и обратно пройдёт месяц, и он больше не станет нужен, да, собственно, ничего и не решит.

— Хорошо, я согласен. Быть вам министром иностранных дел, если вы так хотите. Я уж, простите, не видел вам смысла оставаться министром финансов, а обер-прокурор — нейтральная должность, и она бы вам подошла, так как я не хотел бы убирать вас из правительства.

— Благодарю, — слегка наклонил голову Терещенко. — А что будет с должностью обер-прокурора?

— Что будет? Да ничего не будет, я её упраздню. Церковь, насколько я понял, хочет отделиться от государства и создать патриархат. Вот и пусть создаёт. Государство больше не будет вмешиваться в её жизнь и даже снимет с неё такие функции, как регистрация браков, умерших и родившихся. Подобный учёт надо возложить на новые государственные органы. Не знаю ещё на какие, но мы возложим, не сомневайтесь.

— Я и не сомневаюсь, — спокойно сказал Терещенко, — после вашего броска с пистолетом я больше ничему в вас не удивляюсь, спасибо за предложение.

— Угу, — ответил Керенский и, пожав руку Терещенко, ушёл со смешанным чувством того, что он так и не понял, кто такой Терещенко и на кого он работает, на себя или на кого-то другого.

Демократия — это такое государство, где суверенный народ, руководимый им же самим созданными законами, делает сам всё то, что возможно, и при помощи своих представителей — все то, что он не может делать сам… Нужно подавить внутренних и внешних врагов Республики или погибнуть вместе с нею; а в данном положении первым правилом вашей политики должно быть управление народом при помощи разума и врагами народа — при помощи террора.

Максимилиан Робеспьер

В английском посольстве всё было тихо и спокойно, несмотря на бурные события, происходящие в городе и стране, в которой оно находилось. Два джентльмена, присутствовавшие здесь, бывали в этом месте нечасто, предпочитая встречаться в других. Но сегодня к такому выбору их вынудили обстоятельства.

Мистер Х и мистер У сидели у камина, богато украшенного чудесными изразцами. Было довольно прохладно, что являлось неудивительным для Петрограда, да и для Лондона характерно в равной степени.

Та же промозглая сырость, тот же постоянно моросящий дождь и туман, временами наползающий со стороны не очень далёких болот или моря, довершали картину уныния. Но ярко горевший огонь в камине развеивал эту мрачную атмосферу. Засыпанный в очаг уголь давал сильный жар и давно уже просушил стены здания, построенного на века.

Разговор происходил очень интересный.

— Что вы думаете, майор, о Керенском?

Человек, к которому обратились с вопросом, был широк в кости, белолиц и обладал такими чертами лица, что не сразу запоминаются. Здесь его знали, как Сергея Ивановича Михайлова. Ну, а настоящее имя этого человека было настолько же далёким от его русской фамилии, сколь и его речь от речи русского крестьянина из самой глубинки.

— Керенский? Я понимаю ваш вопрос, сэр. Этот человек сильно изменился. Кардинально изменился, это словно другой человек. Тем, кем он был до революции, и кем он стал после неё… Эта метаморфоза не поддаётся никакому логическому объяснению.

Его собеседник, импозантный человек, одетый в непритязательный, но хорошо сшитый твидовый костюм, потянулся к небольшому столику, который был заставлен коробками с сигарами, бутылкой шотландского виски, бутылкой с содовой и двумя вычурными фужерами. Рядом с коробкой сигар лежала сигарная гильотина, спички и чистое накрахмаленное полотенце.

Джентльмен подхватил бутылку, плеснул из неё в фужер на полпальца виски и щедро разбавил его содовой.

— Сэр, вы по-прежнему разбавляете сей благородный напиток содовой?

— Да, майор. Я слишком долго жил в Индии, чтобы расстаться с этой дурной привычкой. Это вы всё больше с революционерами работали в Европе, мне же пришлось вдоволь поездить по всему миру, чего и вам желаю.

— Спасибо, сэр!

— Вы понимаете, майор, зачем мы с вами сейчас разговариваем и почему именно о Керенском?