— Ох, государь, ноша сия тяжелая — дворянство служилое и мелкопоместное сильно недовольно будет, оно и так из последних сил тянется. Хотя сама понимаю, что с ободранного мужика шкуру не спустишь, а некормленая корова молока не даст.

— «Табель о рангах» введу, где вся служба дворянская прописана будет. Все чины по линейке сделаю, и оклады достойные впишем, вдвое большие чем сейчас. А также пенсионные выплаты введем для всех, кто государству двадцать лет отслужил, или калекой на службе стал, а поместья не имеет, или худо оно, разорено. А также деткам пенсии нужно выплачивать, если кормилец их на службе царской погиб.

— А где деньги на все это взять, царевич?! В войске полков больше сотни, и в каждом полторы тысячи солдат с офицерами. «Охочим» по рублю в месяц платят, офицерам по пять и более, это же огромные деньги выйдут, если всем платить, да еще пенсии достойные назначать. Счет ведь на несколько миллионов рублей пойдет, а мне батюшка говорил, что в казну сейчас едва четыре приходит, и то всеми податями и сборами.

— Открою тебе великую тайну, Екатерина Ивановна — но о ней молчок. На Камне и в Сибири места золотых россыпей нашли богатых, и серебра также. Царь Петр людишек туда отправил. Через четыре года золото пойдет в большом количестве, княжна — вначале десятки, через десять лет сотни, а через тридцать лет тысяча пудов, а то и две выходить будет чистого золота в год, и серебра весом поболее.

— Ох-ти, — княжна прикрыла рот ладошкой, и быстро произвела подсчеты. — С пуда ведь можно отчеканить почти пять тысяч червонцев, они с дукаты золотые, что в иноземных странах ходят. А это два рубля и три гривенника каждый, а то и два с полтиной. Двенадцать тысяч рублей с пуда выходит, а с двух тысяч… Господи — двадцать пять миллионов!

«Ни хрена себе считает — я полчаса потратил, а она в уме. А еще говорят, что девичий ум короток, а волос долог — соображает и считает на диво быстро, как калькулятор».

— Половина как минимум на возмещение добычи уйдет, по большому счету, да затраты на чеканку монет из этих средств окупаться будут, да вывоз с охраной, а еще заводы плавильные поставить нужно. Но золотое обращение лет через двадцать начнет серебро вытеснять, да и казна пустой быть перестанет. Так что деньги на реформы появятся, и не нужно будет собственный народ истязать податями безмерными.

Алексей тяжело вздохнул — перед глазами промелькнула длинная вереница убогих деревенек, злые глаза в обноски одетых жителей, с полнейшей безысходностью, «безнадегой», короче.

— Нищий народ только выживает княжна, голодует и умирает. И к знаниям не стремится. А ведь обычная грамотность с людьми чудеса делает, образование нужно, школы при каждой церкви поставить. И налог на гривну меньше с каждого грамотея брать, дабы мужики своих детей сами в школы повели и надзор за ними учиняли — и учить как вьношей, так и девиц.

Княжна смотрела на него широко открытыми глазами — в них плескалось такое море обожания и восторга, что Алексей смутился и потупил взор. Негромко заговорил:

— Вот потому и нужно вводить только подушную подать, а все остальные подати и поборы начисто отринуть и запретить. А то их сонмище целое сейчас обрушилось — с печного дыма, с каждого двора, за колодец, с бороды, с забора и плетня, и от всего прочего, что пытливые умы «прибыльщиков» и подьячих удумали. И злоупотребления от того неимоверные идут — а народ токмо страдает, ища полушку.

Царевич выдохнул — здешняя налоговая система ему сильно не нравилась. Но изменять ее требовалось как можно быстрее — Петр Алексеевич, издав множество указов, сделал великую пользу, только не для державы, а для всех «крючкотворов» — везде царило беззаконие, взяточничество и дичайший произвол. И царь ожесточенно и рьяно боролся со следствием — рубил головы, клал на колесо, нещадно бил кнутом и пытал на дыбе виновных, число которых неизменно возрастало с каждым годом, ибо причина, порождавшая коррупцию, никак не устранялась.

Все окончательно запутывалось — «чудище» только разрасталось во все стороны, и перед ним стал пасовать даже сам самодержец — привычные для него методы уже не срабатывали, держать в страхе прорву чиновников не удавалось. Тем более, когда все дела решались по его царским указам, на которые дьяки, подьячие, бургомистры, ландраты и губернаторы дружно ссылались, не моргнув глазом и приводя из них выписки — «за что казнишь, кормилец, все делали, как ты нам и повелел».

«А себя Петр, понятное дело, винить не может — он же не та пресловутая унтер-офицерская вдова, что сама себя высекла. Так что хватается за кнут и топор с каждым разом и начинает борьбу с «ветряными мельницами», безнадежную, но зато кровавую».

— Реформы стране нужны продуманные и правильные, Катя, не на коленке написанные, — тяжело вздохнул Алексей, ведь он прекрасно видел, в каком состоянии живет страна в период «преобразований» Петра, которые прославляли политики, но резко критиковали историки. Причем отнюдь не одиночки, маститые ученые — Карамзин, Ключевский и другие, которых ему довелось мимоходом прочитать — жаль, что не очень внимательно, а то бы сейчас большинства затруднений не было. Да и писатели отнюдь не только восторженные отзывы оставляли…