Я положила на стол осколок благотурина.

— Смотри, что он оставил…

Тетушка даже не обернулась.

— Тетя, да что с тобой? — воскликнула я. Неужели она так расстроилась из-за того, что я могу уехать? — Я вас не брошу. Буду все жалованье пересылать. На рассвете он пришлет за мной паромобиль. Что ты об этом думаешь?

— Кто он? — сухо спросила тетя каким-то механическим голосом.

— Главный биомаг империи Ян Макильских.

Теперь уж тетя развернулась. Красные и глубоко запавшие от недосыпа глаза смотрели на меня безо всякого выражения, и я никак не могла понять, рада она или нет, удивлена ли?

— Ты понимаешь хоть, с кем связалась? — наконец, произнесла она. — Этот человек угробил собственную жену и детей.

— Тетя, это ведь только слухи. Он обещает хорошо платить. Тридцать эйри.

— Не бывает дыму без огня. Если тебя интересует мое мнение — мой ответ ты знаешь.

Такого от тетушки я совсем не ожидала. Во-первых, я принесла домой благотурин! А Ойле на него и не смотрит. Во-вторых, тридцать эйри — это прекрасное жалованье! Заработаю таких денег, какие ей с ее стиркой и шитьем даже и не снились!

— А какой у нас выбор? Поработаю полгода, а потом мы уедем с Дин Доном из Москинска, как и планировали!

— Нет.

— Что нет?

— Мы никуда не поедем.

— Почему?

И тут плечи тети затряслись. Она закрыла лицо ладонями и расплакалась.

— Дин Дона забрали.

— Как забрали? — переспросила я. — Нам же месяц давали!

Я ринулась в спальню.

Аквариум был отключен: ни сверкающей в лучах благотурина воды, ни рыбок с резвящимися морскими коньками, ни Дин Дона. Поселившаяся в груди гулкая пустота мгновенно превратилась в настоящую пропасть.

— Куда его увезли?

— Да откуда ж я знаю! — воскликнула тетушка, отчаянно заламывая руки. — Если это его отец, а я в этом почти уверена, то увез его в Южный Москинск, в свою центральную аквалабораторию.

Мое воображение начало рисовать в голове всякие ужасы, которые мог сотворить с Дин Доном его страшный отец.

— Значит, тут и думать нечего. Я еду.

Я подошла к тетиной кровати и вытащила из-под нее свой саквояж. Достала книги по магическим искусствам, задвинула их подальше к стене. В пустую сумку положила две книги из папиной мастерской, ночное платье, гребень для волос и зубную щетку. Складывать больше было нечего.

— До рассвета четыре часа, — сказала тетя Ойле, наблюдая за моими незамысловатыми сборами. — Еще есть время передумать.

— Не бойся за меня. Я найду Дин Дона. Заработаю денег. Все будет хорошо.

Мне показалось, что на лице тетушки мелькнула улыбка. Слабая, еле заметная. Молча она ушла на кухню и вернулась со стопкой одежды. Разложила на кровати длинную юбку из тонкой зеленой шерсти, белую набивную блузку и кожаный корсет.

— Это мне? — удивилась я. — Когда же ты успела?

Я обняла ее и тут же принялась укладывать обновки в саквояж, но тетя меня остановила:

— Беречь, что ли, собралась? Завтра наденешь и в новом поедешь. Чай, не каждый день в Южный Москинск приглашают.

Я кивнула и развесила одежду на спинку кровати. Разделась и забралась под одеяло. Тетя приглушила на батарее газовую колбу и ушла на кухню. Комната погрузилась в полумрак.

Не успела я задремать, как на отцовских настенных часах пробило пять. Я подскочила, с трудом унимая сердцебиение. Темнота за окном только начинала сереть. Не проспала!

Вышла на кухню. Из бака, который для стирки, налила в тазик воды, умылась. Тетушка приготовила завтрак. Я перекусила бутербродом из хлеба с огурцом. Желудок настойчиво требовал добавки. Но остальное — тете. Неизвестно, когда будет первое жалованье. Натянула юбку, блузку и корсет. Намотала на шею шифоновый шарфик, накинула плащ.

«Я найду тебя», — пообещала мысленно Дин Дону и провела подушечками пальцев по толстому холодному стеклу пустого аквариума.

Пока застегивала плащ, меня вдруг осенила страшная мысль: а не привиделась ли мне вчера встреча с господином Макильских? А что, если мне все это приснилось от усталости и голода?

— Так, — сказала себе, успокаивая волнение. — Главное — ввязаться, а там по ходу дела разберусь!

Попрощались горячо с тетушкой Ойле.

Я оглядела еще раз нашу маленькую квартирку, подхватила саквояж и вышла в подъезд. За считаные мгновения сбежала по темным и затхлым лестничным маршам с тринадцатого этажа и вышла на улицу. Город только начинал просыпаться в утренней прохладе. На соседней улице гремели колеса экипажей, раздавались трели велосипедных звонков. Напротив тетушкиного дома стояла такая же многоэтажка с осыпающейся штукатуркой. Между домами — мостовая.