Шрифт:
Мундинью возвратил бинокль; лоцман поднялся на борт, и судно направилось к входу в гавань.
Прибытие корабля
Несмотря на ранний час, небольшая толпа наблюдала за тем, с каким трудом корабль снимают с мели. Он сел на дно у входа в бухту, казалось, он застрял там навечно. С набережной Уньяна зеваки видели, как нервничают, отдавая приказы, капитан и лоцман, как бегают матросы, как суетятся мичманы. Лодки, подошедшие со стороны Понтала, окружили корабль.
Пассажиры стояли у борта, почти все в пижамах и шлёпанцах, лишь немногие были одеты и готовы сойти с корабля. Эти последние громко перекликались с родственниками, которые встали на рассвете, чтобы встретить их в порту, они рассказывали о путешествии, шутили о том, что пароход сел на мель. С борта кто-то крикнул семье, стоявшей на берегу:
– Она умирала в страшных мучениях, бедняжка!
Услышав это известие, зарыдала женщина средних лет, вся в чёрном, которая стояла рядом с худым понурым мужчиной с траурными ленточками на рукаве и на лацкане пиджака. Двое детей наблюдали за суетой, не обращая внимания на слёзы матери.
Зеваки, собравшись в группы, обменивались приветствиями, обсуждали случившееся:
– Какой позор эта мель…
– Она очень опасна. Однажды какой-нибудь пароход застрянет тут навсегда, и тогда прощай порт Ильеуса…
– Правительству штата всё равно…
– Всё равно? Да оно оставляет эту мель намеренно, чтобы к нам не заходили большие корабли. Чтобы весь экспорт и дальше шёл через Баию.
– Префектура тоже ничего не делает. У префекта нет своего мнения. Он только подпевает правительству.
– Ильеусу нужно заявить о себе.
Компания, пришедшая из рыбных рядов, включилась в разговор. Доктор, со своей обычной страстностью, призывал народ выступить против политиков, против правительства Баии, которые относятся к их муниципалитету с пренебрежением, как будто он не был самым богатым, самым процветающим во всём штате, как будто не он платил самые большие налоги в государственную казну. И это без учёта Итабуны, которая растёт как на дрожжах, и её муниципалитет также страдает от бессилия правительства, его нерадивости и злонамеренности в отношении порта Ильеуса.
– Нужно признать, что это полностью наша вина, – заявил Капитан.
– Как это?
– Наша и больше ничья. И это легко доказать: кто заправляет политической кухней в Ильеусе? Те же люди, что и двадцать лет назад. Мы выбираем префектами, депутатами в Ассамблею штата, сенаторами и федеральными депутатами людей, которые никак не связаны с Ильеусом, и делаем это по инерции, из-за сделок, заключённых ещё при царе косаре.
Жуан Фулженсиу поддержал Капитана:
– Так и есть. Полковники продолжают голосовать за тех, кто когда-то их поддерживал.
– И вот результат: интересы Ильеуса игнорируют.
– Договор есть договор… – защищался полковник Амансиу Леал. – Когда была нужда, мы сговорились с ними…
– Теперь у города совсем иные нужды…
Доктор погрозил пальцем:
– С этим безобразием пора кончать. Мы должны выбирать людей, которые на самом деле будут представлять интересы нашего края.
Полковник Мануэл Ягуар рассмеялся:
– А голоса, Доктор? Откуда вы их возьмёте?
Полковник Амансиу Леал произнёс своим приятным голосом:
– Послушайте, Доктор, теперь много говорят о прогрессе, о цивилизации, о необходимости коренных перемен в Ильеусе. Я целыми днями только это и слышу. Но скажите мне одну вещь: кто двигал этот прогресс? Разве не мы, фазендейро? У нас есть свои обязательства, в трудный час мы дали слово, а мы слов на ветер не бросаем. Пока я жив, мой голос будет принадлежать куму Рамиру Бастусу и тому, на кого он укажет. Мне даже не нужно знать его имя. Потому что именно полковник Бастус протянул мне руку помощи, когда мы гробили свои жизни в этой сельве…
Араб Насиб присоединился к кружку собеседников, он ещё не совсем проснулся, был озабочен и удручён.
– О чём речь?
Капитан объяснил:
– Обычная патриархальная косность… Полковники не понимают, что сейчас уже другие времена, что всё изменилось. И проблемы теперь совсем не те, что двадцать или тридцать лет назад.
Но араб остался равнодушным, он был далёк от этой дискуссии, которая в другое время заинтересовала бы его. Не в состоянии думать ни о чём другом – бар без кухарки, катастрофа! – Насиб только кивнул в ответ на слова друга.