В тот день,с самого утра,всё не задалось.Боярин проснулся от великого смущении в животе,и побежал в нужник,и бегал туда ещё не раз,не смотря на изрядное количество выпитого отвара полыми с сушёной черникой.Потом вздумалось скотникам откормленного борова забить,да упустили его,он и утёк через распахнутые ворота.А к полудню вдумалось дворовой бабе рожать.И вот только -только новорожденный издал первый крик,как въехал на двор царский гонец,дворцовый дворянин,в ярком кафтане,потребовал чтобы вышел к нему сам хозяин.Накинув на себя домашний кафтан,под руку поддерживаемый Бедой,измученный,Орест явился на крыльцо и выслушал речь гонца:

–Велено тебе боярин явится пред государем!Не медли,сей же час будь в Кремле!

От такого известия ноги Ореста ослабли,и если бы Беда не взял бы его крепко под руку,то скатился бы он с крыльца прямо к копытам коня на котором сидел гонец.

Но делать нечего.Прислушавшись к себе,бурление в животе вроде поутихло,боярин велел одеваться.

Путь в Кремль из Белого города был не долог.но в возке боярина так растрясло,что думал он как бы его опять не прихватила нужда.Но всё обошлось.

То что царь приехал с царицей и всеми своими домашними ,Орест Ипатьевич знал. Знал ,что царь будет в столице на Рождество, и что остановился он в Кремле, в царском дворце. Думал, что поднести государю в память Рождества 7076 года, и что поднести царице, царевичам. Что попросить для себя? Может службы какой? Но на службе себя не сберечь, поэтому решил, что для себя ничего просить не будет. А тут вот как вышло, всего два дня как царь с столице. А уже к себе требует!

К палатам кремлевским боярин привык, хоть и часто но всё же бывал здесь,а вот в кабинете царском никогда не бывал,и потому прежде чем пойти перекрестился на церковь Благовещения.Что там будет он не знал,но и не помня за собой никакой вины,не думал о плохом.На Красном крыльце его уже ждал думный дворянин, увидев которого пришёл Кваснин в смущение, говорили «чем больше почёт царский при встречи, тем дороже тебе станут свечи», имея ввиду отпевание,но думный дворянин поклонился боярину. жестом указал следовать за ним и повел Окорокова дворцовыми коридорами.У царского кабинета стояли рынды, во всем белом.со своими обычными топориками.зажатыми в обеих руках.а на против дверей,на скамье сидел и потягивался,видимо от бездельной тоски.царский оружничий , князь Афоня Вяземский, которого, как помнил Орест Кваснин, старые московские бояре, собиравшиеся порой у его покойного отца, именовали презрительно «литва дворовая». На подошедших Вяземский глянул мельком, и безразлично, а сопровождавший Ореста отворил дверь и боярин вошёл.

В царском кабинете было уже темно,цветные,новгородского стекла окошки слабо пропускали скупой после полуденный свет зимнего солнца.Зато горели свечи,выхватывая вкруг себя части палаты.Боярин прошёл мимо стола за которым в окружении писчих приборов,бумаг и прочих канцелярских премудростей сидел круглолицый,не молодой,с залысинами и отвислыми щеками,дьяк.Это был Андрей Щелкалов, второй посольский дьяк, или «сам себе дьяк», как за глаза называли этого всесильного сановника враги и завистники.Смотрел он на Ореста Окорокова пристально,с легкой усмешкой,а губы его были брезгливо поджаты.Но и это,и усмешка,не имели отношения к боярину.У Щелкалова всегда было такое выражение лица.и всегда были так вот поджаты губы.Кланяться ему боярин не стал,не по чину,хотя и была у него такая мысль.Уж больно в почёте был этот дьяк.Подходя ближе к царю боярин увидел,что в кабинете был четвёртый человек.Стоял он совсем в полутьме,так что и лица его было не разглядеть.вот только видно было,что одет онв заморские одежды.Стоял он вольно,положив обе руки на левый бок,так словно привык,что там у него что-то висит и есть за что держаться, или придерживать.

Наконец боярин подошел к царскому столу.Иван сидел откинувшись на спинку, в теплом,чёрном, расшитом серебряной нитью кафтане до щиколоток,из под пол которого видны были носы красных сафьяновых сапог.

Боярин Кваснин-Окороков низко поклонился царю,и видя что тот молчит сказал:

–Здрав будь,великий государь-однако молчание продолжилось.и подождав Орест добавил-Вот явился я на зов твой.

Царь вздохнул,подался вперёд,уперся правой рукой в колено,а левой в бок,огладил бороду.

–Здравствуй,боярин.Дело есть для тебя…царское.

Тут Иван посверлил Окорокова взглядом,выпятил нижнюю губу,и нахмурился.

–Тот Кваснин,что в Вологде воевода,родственник тебе?-спросил царь.

Орест подумал,что уж не впал ли в немилость Гаврила Олексич,и что вот теперь гнев царский и на него обрушится,за дядины грехи.И вопрос царя был с подоплёкой,не мог он не знать,что Гаврила Кваснин младший из братьев Квасниных.Что делать?

Орест кивнул будто поклонился:

–Дядя мой…родной.

–Отцу твоему брат?-опять хмурясь и выпячивая нижнюю губу спросил царь,сверля боярина своими большими голубыми глазами.

–Младший.-ещё раз кивнул-поклонился боярин.

–Отчего же он прозывается Кваснин-Голубец?-выражение лица царского вдруг изменилось,он улыбнулся,откинулся на спинку своего стола,и сунул правую ладонь за кушак, а левой стал разглаживать свою длинную рыжую с черными прядями бороду-А ты Кваснин-Окороков?

Орест смутился,так как услышал за спиной что-то вроде писклявого скрипа.и понял,что это дьяк Щелкалов,засмеялся.Что делать теперь он не знал!Если дело было об измене.или небрежении царской службой,то от чего вдруг царь стал так добродушен,а дьяк уловив его настроение засмеялся.Уж Щелкалов то должен знать в чем суть дела,и не стал бы смеяться касалось бы оно дыбы,или не приведи Господь лобного места.Или он всегда такой,ему с его высот жизнь человеческая,что мышь для кречета.

–Чего молчишь,боярин?От молчания твоего я в разумение то не приду!Отчего дядя твой Кваснин-Голубец?

Орест покосился на фигуру в заморской одежде.всё более скрываемую сумраком кабинета,по мере того как зимнее солнце за окном клонилось далеко за полудень.

–Ты если гостя моего опасаешься,то напрасно!Он не понимает наш язык.Ты говори, говори. Ну.

Это вот "ну" точно плетью подстегнуло Ореста,понял он,что сберечь себя можно если только не думая,что там да как сложится.говорить всё как есть."Так ведь и то как есть,оно не против дела царского…не против тела его…не против души.Да говори уже!"-мысленно прикрикнул на себя боярин.