С трудом открыв дверь и спускаясь вниз, испытал весьма неприятные ощущения. Разбитые ступени лестницы, ведущей в подвальное помещение к серым, металлическим дверям Фонда, хрустели и скрежетали под ногами с такой угрожающей силой, что, казалось, все это крошево вот-вот полетит в тартарары, и я вместе с ним.

– Извини, Демьян, я не виноват!.. – произнес усталый, худощавый мужичок с заострившейся, серой физиономией очень немолодого человека, давно не видевшего солнца. – Надеюсь, в ближайшее время получу разрешение на ремонт и сразу начну латать дыры. Сам понимаешь, историческое здание.

– Привет, Леонид, тебя не узнать.

– Ты тоже чуть-чуть изменился.

Мы пожали руки и прошли внутрь. Небольшой овальный зал, ярко освещенный модными светильниками, вмонтированными в подвесной потолок, импортная, наисовременнейшая офисная мебель и техника, расставленные, точно на выставке, все это приятно удивило. Невольно подумал о достатке хозяев или хозяина.

– Скоро здесь будут люди, поэтому поторопимся. – Ленька подтолкнул ко мне стул и сам присел напротив, упершись локтями в светлую, полированную столешницу, на которой стояли сверкающий электрочайник, белоснежная сахарница и две массивных кружки с забавным логотипом Фонда, представлявшим собой пирамиду, сложенную из деталей детского конструктора. Рядом с чайником лежал массивный телефон с выдвинутой антенной. – Если голоден, могу угостить сосисками в тесте…

– Не голоден, давай к делу.

– Давай. – Он мотнул головой и, нагнувшись ко мне, заговорил полушепотом: – Матери в декабре исполнилось семьдесят. Отметили весело и с размахом. А на следующий день начались проблемы со здоровьем.

– Я знаю, Авдотьина сообщила.

– От инсульта оправилась удивительно быстро. В феврале даже на дачу улизнула, сказав обслуге, что Леонид позвонил и распорядился предоставить им отгулы до его приезда, а я закроюсь на все три замка, и буду молиться в тишине с зашторенными окнами. И они, придурки, поверили. Коммунистка, доцент кафедры марксизма-ленинизма, убежденная атеистка в религию ударилась. Это ж кому сказать!.. Я когда из командировки примчался, приготовился к самому худшему. Бросился туда, сюда, и только в последнюю очередь на дачу. Приезжаю и вижу: тропинка расчищена и посыпана золой, в доме теплынь, видно, печка круглые сутки топилась, повсюду чистота, порядок, а ее самой нет. У меня даже ноги подкосились, плюхнулся на табуретку, сижу и ничего в толк взять не могу. А тут и мамулечка заходит с полным мешком газет и журналов. На станцию прогулялась…

– Извини, Леонид, в чем проблема? Я-то тебе зачем?

– Сейчас поймешь. – Он нахмурился и заговорил еще тише: – По-моему, проблема в ее одиночестве. Всех приятельниц разогнала, родственников видеть не хочет, с обслугой почти не разговаривает. У меня теперь мать с сыном работают, беженцы из Средней Азии, она – по хозяйству, парень – охранником и водителем, оба волне приличные, интеллигентные люди. Мамуля упорно делает вид, что их не замечает. А я по командировкам… Варвара сказала, какой у меня бизнес?

– Намекнула.

– Небольшой склад, два магазина, десяток ларьков и забегаловка «Незабудка». Все точки по трассе разбросаны аж на триста километров. От папаши, которого я видел лишь по большим праздникам, достались. Перед смертью отписал с извинениями: прости меня непутевого служаку. Он в милиции до майора дослужился.

– Майор милиции занимался торговлей?

– Ой, чем он только не занимался. Но, разумеется, через подставных… Я бы к чертовой матери закрыл эту бодягу, но там же люди: Леонид Иванович, не лишайте работы, без вас пропадем. И бандиты туда же: не рыпайся, Иваныч, мы с твоим батей хорошо ладили. А то ведь, смотри, реквизируем. Пришлось пообещать: ладно, еще год-другой поторгую. Короче, Демьян, когда я в отъезде или очень занят, прошу быть с утра до вечера в маминой квартире. Обслуга рядом, я для них на нашей лестничной площадке однокомнатную конуру снял. Раньше там любительница живности обитала, держала свору собак, черт знает сколько денег угрохал, чтобы от вони избавиться.

– Широко живете, Леонид Иванович, – не без зависти произнес я, соорудив на своей физиономии восторженную улыбку.

– Ай!.. – Он в сердцах махнул рукой и горестно вздохнул. – Мы с Варварой посоветовались и решили: ты, и только ты сумеешь найти общий язык с мамулей. Для меня это очень важно. Считай, что моя жизнь в твоих руках. – Он поднялся из-за стола, подошел к входной двери, прислушался, а затем быстро вернулся назад: – Знаешь, что она мне сказала на даче? Я не по своей воле сбежала, меня телевизор надоумил, кажется, плут Кашпировский приходил. Шепнул про смутное время и добавил: на одном месте сидеть никак нельзя. Теперь понятно, почему я смирилась с твоей командировочной свистопляской?

– А как ты матери объяснишь мое вторжение?

– Извини, уже объяснил. Приятный мужчина средних лет, которого знаю давно и всецело ему доверяю, будет надежно оберегать тебя от хандры и прочих миноров. Гарантирую, вы подружитесь, и, возможно, со временем он станет твоим секретарем. Ты же хотела навести порядок в своих бумагах и засесть за мемуары, так Демьян в этих вопросах непревзойденный дока. Он без отрыва от основной работы пяток историко-биографических сценариев для телевидения накатал.

– Значит, еще и мемуары? – невольно вырвалось у меня, сопровождаемое гомерическим хохотом.

– Успокойся, ну что ты, честное слово!.. – танцевал вокруг меня расстроенный Ленька. – Про них сказанул для проформы, надо же было обозначить какую-то перспективу, пусть чуток помечтает. Хотя, если говорить серьезно, мамуле есть о чем рассказать. Она же приятельствовала с Галатеей. Помнишь ее?

Я кивнул, и постарался взять себя в руки, но, видимо, проглотив крупную, неугомонную, щекочущую смешинку, продолжал вздрагивать и гримасничать. А Ленька, делая вид, что не обращает внимания на мои конвульсии, напористо продолжал: