–  Охотно, - дружелюбно ответил Джерунда.
– Лезвия для похитителя картин - то же, что отмычка для квартирного вора. Лезвиями вырезают полотна из рам.

Бенетти подскочил на стуле, но стоявший за его спиной карабинер вновь усадил его.

–  Да ведь это же чепуха!
– кипятился фотокорреспондент.
– Плохой детективный роман! Существуют миллиарды лезвий «жилетт». Как вы докажете, что именно моим лезвием…

–  А я и не собираюсь, - с улыбкой перебил его начальник уголовной полиции и, достав из ящика письменного стола плоскую стеклянную коробочку, показал Бенетти лежавшее в ней лезвие.
– Видите, это немецкое лезвие «ротбарт». Мы нашли его в плафоне торшера рядом с тем местом, где висела украденная картина Мемлинга.

–  Черт возьми!
– взволнованно воскликнул фотокорреспондент.
– Что вы хотите этим доказать?

–  Что не вы совершили кражу, синьор. Италия уже несколько лет не импортирует лезвий «ротбарт». Только «жилетт». По соображениям валютного порядка. Курс французского франка приемлемее.

Бенетти не поверил своим ушам.

–  Опять сплошное идиотство! Это тоже ничего не доказывает. Если бы я действительно подрядился стибрить для кого-то картины, этот кто-то мог привезти мне «ротбарт» из Гамбурга.

Джерунда усмехнулся:

–  Совершенно с вами согласен. Но я хотел посмотреть, как вы будете вести себя на допросе. Именно ваше поведение и убедило меня, что вы не вор.

Измученный фотокорреспондент устало поглядел на него. Джерунда разочарованно произнес:

–  Кажется, в ваших глазах тактические приемы итальянской полиции немногого стоят?

Бенетти оставил его вопрос без ответа.

Всего меньше, однако, стоило умение итальянской полиции в глазах министра по охране культурных ценностей. Обоих корреспондентов еще десять дней держали по его указанию под арестом, пока из посольства ФРГ не пришло письменное подтверждение, что фотографии картин действительно были заказаны гамбургской газетой для специального репортажа. А сами картины тем временем успели благополучно проследовать под обшивкой «мерседеса» в Мюнхен и найти надежное убежище в сейфе солидного баварского банка.

За возвращение «Мадонны» и «Дворянина» итальянское правительство объявило награду в 10 миллиардов лир, подчеркнув этим, что придает делу государственное значение. О случившемся писали крупные газеты всех стран мира. В списках Интерпола обе картины были отнесены к числу 12 шедевров, розыску которых уделяется особое внимание, а тогдашний министр внутренних дел ФРГ Геншер лично посетил федеральное управление уголовной полиции и потребовал принять все меры к изобличению преступников, дабы не подорвать политический престиж Западной Германии перед другими странами блока НАТО. Итальянская пресса излагала все подробности ограбления во Флоренции, и министр Родольфо Сивьеро не скрывал больше, что подозревает в краже «Мадонны» и «Дворянина» того, кто однажды стащил уже эти картины, т. е. бывшего управляющего геринговской коллекцией, нынешнего мюнхенского антиквара Вальтера-Андреаса Хофера.

На удивление быстро сделала первые успешные шаги западногерманская крипо, которая неожиданно обрела трех добровольных помощников. Привлеченные назначенной наградой, они сами явились в полицию, потребовали сохранения тайны и затем указали возможного нового владельца «Мадонны» и «Дворянина». По их мнению, это был крефельдский миллионер Йозеф Кох. За четыре месяца до ограбления Палаццо Веккьо Кох подрядил их похитить для него картины из Флоренции. Переговоры велись в «Пинте», в присутствии самого хозяина этого малопочтенного заведения Хорста Елонека. Во Флоренцию они, заявители, съездили, но картины украсть побоялись. Они стащили только какой-то гобелен из запасника, однако и его анонимно отослали назад, когда полиция подняла весь этот шум вокруг кражи картин из музея.

В связи с этой информацией крефельдской уголовной полиции поручили установить за Кохом и Елонеком самое тщательное наблюдение, используя для него все средства. Специально подчеркивалось, что полиции в данном случае разрешено взять под контроль корреспонденцию и телефонные разговоры Коха и Елонека. Одного только федеральное управление уголовной полиции не смогло в то время учесть: тесного дружеского контакта между сотрудниками крефельдской крипо и прокурором Шойте-ном, штатным консультантом обоих подозреваемых.

А Шойтен узнал о строго секретном задании в тот же вечер за традиционной рюмкой. И, озабоченный щекотливым поручением, комиссар уголовной полиции Крайн-хорст еще осведомился, не считает ли прокурор, что подключение к телефонам и перлюстрация писем нарушают конституцию, а значит, чреваты неприятностями.

–  Ведь этот миллионер Кох сумеет, конечно, заполучить самых дорогих адвокатов. Не привлечет ли он нас к суду?

Шойтен, правда, успокоил наивного комиссара: принятые в мае 1968 года чрезвычайные законы допускают производить с разрешения министерства внутренних дел подобную негласную проверку. Однако, учитывая, что население относится к такого рода мерам крайне отрицательно, лучше, во избежание неприятных последствий, согласовывать все действия с прокуратурой, то есть с ним, Шойтеном.

После этого разузнать что-либо о Кохе и Елонеке кре-фельдская крипо, естественно, уже не смогла. Ни вскрытые над паром письма, ни подслушанные телефонные разговоры, ни произведенный в заключение обыск ничего не дали. Даже способная навести на верный след открытка, которой Вальтер-Андреас Хофер поздравил Коха с днем рождения, была по совету Шойтена оставлена без внимания. Так дело снова зашло в тупик.

А затем новый разбойничий набег «кунстмафии» отвлек полицию от флорентийской эпопеи. В ночь с 9 на 10 мая 1971 года из западноберлинской православной церкви Воскресения были похищены 33 иконы общей стоимостью 1,8 миллиона марок. Правда, на обратном пути грабителям не повезло. У Гогенцоллерндамм, всего в 200 метрах от собора, краденую санитарную машину с иконами остановила полиция, чтобы отправить в больницу двух пострадавших в автомобильной катастрофе. Водитель, не догадываясь о причине задержки, развил максимальную скорость и сумел скрыться с похищенным.