Опустившись на колени, Люциус прижал её к себе, жарко поцеловал и проговорил:

— Что ты со мной делаешь… Мерлиновы грехи, что же ты со мной творишь, ведьма?..

Потом они устроились в тёплой ванне, полной пены, и молчали, опустошённые и обессиленные. Гермиона лежала спиной на груди Люциуса, одна его рука легонько поглаживала её плечо, другая покоилась на бортике. По запотевшим кафельным плиткам с изображением моря, застывшего в штиле, стекали капли. Одуряюще пахло тёмным шоколадом, пачули и орхидеями.

— Я должна сказать тебе… Я узнала позавчера. Видела Рона и выяснила… Та Гермиона, моё отражение… Рон был с ней груб, и она ему отказала. Они повздорили, и он назвал её шлюхой… Думаю, она выбрала вас с Драко из-за мести.

— Я не знал, — после продолжительной паузы ответил Люциус. — Мы с ней… не общались.

— Я не из-за ревности, нет… Мне её очень жаль. Её пытала Лестрейндж, и что-то в ней сломалось. И она не смогла принять обиду родителей…

Рука Люциуса остановилась, а потом пальцы снова коснулись плеча Гермионы.

— Люди должны ошибаться. Никто не застрахован от этого. Говорю тебе это, как бывший Пожиратель Смерти. Каждый имеет право на ошибку. И ты тоже. Потому что мы сами строим свою судьбу.

Его слова действительно успокоили. Принесли умиротворение, которого так не хватало и там, в родном мире. Растаяли все чёрные дыры и неуверенность. Не хотелось больше думать ни о чём, кроме мужчины за спиной, дыхание которого шевелило на виске локон, закрутившийся от влажности. Гермиона поняла только, что ни с кем ещё не было так спокойно и безмятежно.

Она рассказала всё: о Хогвартсе и послевоенных годах, и о том, зачем пошла работать в Отдел Тайн.

— Кстати! — осенило её. — Сириус Блэк в твоей реальности жив?

— Сириус Блэк? — эхом отозвался Люциус. — Он сражался на стороне Волдеморта. Если не ошибаюсь, его убил Гидеон Пруэтт.

— Мерлин… — поражённо пробормотала Гермиона. — Уму непостижимо!

Она вдруг почувствовала, как рука Люциуса скользнула в воду, и пальцы принялись дразнить сосок.

— Это всё не по-настоящему! — в её голосе смешались мольба не останавливаться и горькая грусть. — Я исчезну через несколько часов!

— Тс-с-с! Тихо. Не надо об этом.

— Но зачем тогда…

— Именно за этим. Не хочу зря терять время.

Он развернул её, приподнял за талию и усадил чуть выше, себе на бёдра.

— Люциус… Не отпускай меня…

Она откинула голову, и его губы коснулись нежной кожи на груди. Гермиона шумно выдохнула, когда почувствовала, как Люциус проник в неё, сжимая бёдра. Она со стоном сжала его плечи, изгибаясь дугой. В груди рождалось жидкое пламя. Будто солнце разгоралось всё ярче и ярче, расправляя свои лучи один за другим. И они двигались навстречу ему и друг другу.

* * *

Драко так и не вернулся в мэнор, поэтому Люциус отправил Хэнка разыскать его. В скором времени домовик вернулся с вестями о том, что молодой мистер Малфой остался в загородном доме с дочерью начальника Отдела связи.

В ту ночь Люциус и Гермиона спали в одной постели в спальне Люциуса, обессиленные и спокойные. Сам мэнор, казалось, задышал расслабленно, полной грудью, будто кто-то неведомый снял громадный валун с его груди. Сквозняк, терзавший дом несколько месяцев кряду, куда-то подевался, и под потолком разливалась приятная невидимая магия — тёплая, домашняя, такая уютная, что Люциус, закрывая глаза, поймал себя на том, что улыбается, сжимая в объятьях спящую девушку.

Он не знал, сколько Гермиона ещё останется здесь, и, проснувшись утром, долго смотрел на неё, такую изящную и сонную, подсвеченную первым лучом ласкового солнца, который каким-то чудом проник сквозь щель между плотно задёрнутыми портьерами.

— Перестань так пялиться. Мне неловко, — вдруг пробормотала она, закрыв лицо ладошкой. — Я твой взгляд чувствую сквозь закрытые веки…

Люциус усмехнулся и провёл по её обнажённому плечу.

— Когда точно ты… исчезаешь?

— Скоро, — сухо ответила она, открыв глаза и сощурившись. — Надо взглянуть на медальон.

Рука Люциуса остановилась, и Гермиона разом перевернулась, глядя на него тёмным испытующим взглядом. Одеяло сползло до пояса, но ведьма больше и не думала о том, чтобы подтянуть его на себя. Они молчали, каждый зная о том, о чём сказать хочется, но не нужно. И без того всё ясно, и слова ни к чему.

— Но я думаю… — она сглотнула и облизнула сухие губы, не сводя с него воспалённого взгляда, — что мы можем успеть ещё многое… хотя бы до завтрака…

И через какое-то мгновение, когда Гермиона ощутила, как шелковистые волосы Люциуса щекочут бёдра, а его язык медленно обрисовывает «М» на её лобке, все сожаления о нанесении этой золотой буквы растаяли, как дым.