… Осенью, после возвращения из Крыма, в Москве он увидел совсем другую Марину. Там, на море, они были свободны от сети отношений ближнего круга, которая накрыла их по возвращении домой. Да и не только ближнего – в московской толпе легко потеряться. Борис, конечно, выделялся на общем фоне: довольно высокий, спортивный, удивительно хорошо сложенный для своих лет (спасибо плаванию, обычно в этом возрасте мальчишки еще довольно угловатые), в джинсах «levis» и кожаной куртке, привезенной ему отцом из Алжира, где тот работал по контракту. Да и учился он в 444-ой школе, которая в те времена уступала, быть может, только знаменитой 2-ой. Но Марина…

Она принадлежала к более чем труднодоступной в те времена богемной среде. Отец Марины был музыкантом, работал в театре «Ромен». Несмотря на свои цыганские корни, он был родом из Эстонии, и ее мама, эстонка по национальности, работала переводчицей в журнале «Дружба народов». Хотя отец был настроен против артистической карьеры дочери, Марина занималась танцами и верховой ездой, кроме того, училась в немецкой спецшколе, играла в теннис. На первом свидании она появилась в длинном черном пальто с капюшоном, которое распахивалось при каждом шаге, открывая почти безупречные ноги и красную кожаную мини-юбку. Сумка на узком ремешке слегка покачивалась в такт шагам, отросшие с лета волосы Марины были пострижены «каре», и вся она была красива какой-то иноземной красотой.

Борис окончательно потерял голову. Он ревновал ее ко всему миру, он жил от встречи до встречи с любимой, как во сне. Он провожал ее на ипподром, на танцы, играл с ней в теннис – словом, пытался заполнить собой все ее свободное время, всю доступную ему часть ее жизни. Но все равно, оставалась еще и недоступная: Марина, верная голосу цыганской крови, чувствовала себя свободной, хотя Борька и был ее первой любовью.

Казавшаяся раньше бесконечной московская зима пролетела незаметно. То, что при таких обстоятельствах ему удалось прилично окончить школу и поступить в институт, Борькины родители считали чудом. Не малую роль в этом сыграл страх попасть в армию и потерять возможность встречаться с Мариной. Лето влюбленные провели врозь: у Бориса были сплошные экзамены, Марина ездила в Германию – отец взял ее с собой на гастроли. А осенью Марина заявила, что после окончания школы собирается замуж.

…Они сидели в кафе «Огни Москвы», внизу шумел город, но Борьке казалось, что жизнь остановилась навсегда.

– Ты понимаешь, что я сбегу от тебя через месяц, если мы поженимся?! Ну, подумай сам, что это будет за жизнь? Да, мы любим друг друга, но я не хочу рая в шалаше! Я хочу жить нормально – в собственном доме с садом, и чтобы мои дети росли в нормальном мире. Ты понимаешь? Ты никогда не сможешь мне этого дать, Борька! Да я и не хочу ничего ждать. Этот человек на 10 лет старше тебя, он взрослый мужчина, умный и добрый. Я выйду за него замуж, и он будет отцом моих детей. Прости меня, я уже все решила: после окончания школы я уеду в Германию.

Борис плохо помнил, как он дожил до весны. Надеяться было не на что, но он по-прежнему искал встреч с Мариной, хотя та откровенно избегала его. Иногда он приезжал на ипподром, чтобы издалека, с трибуны посмотреть, как она гарцует на лошади (к тому времени она уже ловко держалась в седле). Часто толкался за кулисами театра, надеялся увидеть ее во время репетиций – занятия танцами Марина не бросала, просто так, чтобы не терять форму. На одном из таких занятий девушку увидел Лотяну, который тогда искал актрису для фильма «Мой ласковый и нежный зверь». Он предложил ей сниматься, но Марина, к всеобщему удивлению, отказалась, она не собиралась отклоняться от выбранного пути, к тому же отец ее был категорически против, он всеми силами стремился вытеснить дочь из богемной среды. Что мог в такой ситуации сделать первокурсник?

В июне она вышла замуж. Борька на свадьбу не пошел, и больше Марину не видел. Он страшно тосковал первое время. Заходил в театр, и, стараясь не попадаться на глаза отцу Марины, сразу скрывался в гримерке Василия Николаевича, ее крестного. Марина познакомила их в ту первую счастливую зиму, и, в отличие от ее родителей, с «дядькой» Борис нашел общий язык. Хотя мудрый старый цыган тоже не принимал всерьез отношений молодых людей, к Борьке он привязался, а после отъезда Марины ему частенько удавалось держать «на плаву» готового погрузиться в депрессию парня разговорами «за жизнь», которые они часами вели в опустевшем после спектакля театре. Переезд в Германию своей крестницы дядя Вася не одобрял, в прочность брака с немцем не верил: «Цыганская кровь! И половины достаточно, чтобы немецкий орднунг вдребезги разнести!».

Потом Борька с каким-то остервенением взялся за учебу, от которой теперь его ничего не отвлекало: девушки его не занимали, теннис слишком напоминал о Марине. Тут отец купил новую машину, и то ли он счел, что Борис уже достаточно взрослый, то ли «Жигули» казались ему более подходящими для сына, чем солидная «Волга», то ли он просто хотел чем-нибудь занять его, но он разрешил Борьке пользоваться машиной. И Борька «запал». Он выучил автомобиль наизусть, скоро мог уже сам разобрать и собрать двигатель, и звук работающего мотора заглушил, наконец, отчаянный цыганский романс.

После четвертого курса, на практике, Борис познакомился с Анной. Ее любви и черных кудрявых волос оказалось достаточно, чтобы после окончания института Борька сделал ей предложение. Они поженились. Борис ничего особенного не ожидал и ничем не был разочарован. Через год родилась Юлька. Бабушки и дедушки дружно скинулись и купили им квартиру в новом тогда районе Строгино. Борис работал, Анька сидела с дочкой, родители подкидывали денег, так что, если бы не бессонные ночи, можно было бы особенно не напрягаться. Лето жена с дочкой проводили на даче, в Малаховке, там же в это время жила и Лялька со своей старшенькой. Но, несмотря на такую компанию, Анна всегда рвалась в Москву – на даче она не чувствовала себя хозяйкой, да и разлука с мужем ее тяготила, но другого выхода не было: ребенок должен расти на траве, а не в каменных джунглях.