На двор выходить не стал. Стряхивал пепел в большую стеклянную пепельницу. Отец ею пользовался, и сейчас в ней лежала пара старых, посеревших бычков. Наверняка последние несколько дней не выходил. Или курил у печки, или вообще… Фельдшерица ведь сказала, что они не первый день в таком состоянии. Не первый…

Вспомнилось, хотя вспоминать ничего не хотелось, – отец сидит под навесом и выпрямляет гвозди на чурочке. Года два назад. Или три. Участок забора тогда в огороде упал.

Бывая у родителей летом, Свирин и не замечал его, этот участок – он успевал уже зарасти с обеих сторон крапивой выше человеческого роста. Не видел, ну и не проверял, как он там. А тут приехал в конце апреля. И правильно, что приехал, вовремя, – забор повалился. Нужно было срочно ставить новый. Тем более рядом бродили коровы – в стадо их еще не собирали, поэтому искали молодую травку на улицах, в проулках, могли и в огород зайти.

Столбики были, доски тоже кое-какие подобрал, а вот гвоздей не оказалось. Новых, прямых. Зато в дырявых кастрюлях хранились разные ржавые, гнутые. Пока Свирин вкапывал столбики, подбирал слеги, пилил по размеру доски, отец занимался гвоздями.

И в очередной раз проходя мимо, Свирин вспомнил отцовский рассказ о его первом воспоминании: «Не знаю, сколько мне было. Года четыре. Дом строили. И меня посадили гвозди прямить. Вот это первое, что осталось: сижу и постукиваю молотком, стараюсь по пальцам себе не попасть, а гвоздь выворачивается, не дается. И я чуть не плачу, ведь батя гвоздей ждет».

Спустя семь десятилетий отец так же сидел перед чурочкой – слабый, ссохшийся – и пытался справиться в выгнутым дугой гвоздем.

Свирин подошел и сжал ладонями худые костлявые плечи… Тогда ему было очень, до слез, жалко отца, а теперь хотел, чтобы следующей весной он был таким же. А не как сейчас…

Замерз, но возвращаться в избу не спешил. Что там делать, как пережить эти десять, пятнадцать минут до приезда скорой… А если она не приедет? Если мама упадет со стула? Потеряет сознание? Как ему быть? Что в таких случаях делать?

Затушил окурок тщательно, буквально растер. Оранжевая бумажка фильтра порвалась, под ней оказался цилиндрик из волокна, напоминающего войлок… Захотелось посмотреть в интернете, из чего делаются сигаретные фильтры.

В последнее время Свирин часто задавался такими вроде бы детскими вопросами и искал ответы в «Википедии». Да, чем старше становился, тем любопытнее. И по маме он это замечал – всем так живо интересовалась, расспрашивала, разговоры по телефону становились бесконечными.

Весной наконец-то купили смартфон – до этого родители все отмахивались, дескать, не разберутся – и мама подолгу читала новости, статьи, смотрела разные ролики, каналы. Отец давно стал равнодушным, безучастным, а мама наоборот.

Сейчас Свирину и хотелось рассказать о чем-нибудь, расспросить маму – отвлечь от болезни, от ожидания скорой, и в то же время чувствовал, что не надо, что может сделать только хуже. Последние силы уйдут у нее на слух, на ответы…

Снова сидели за столом друг перед другом. Отец лежал рядом. На серванте тикал, тикал вроде и тихо, но оглушая Свирина, будильник.

Мама кренилась вбок. Выпрямлялась. Веки наползали на глаза, голова начинала опускаться…

– Может, приляжешь?

– Нет… Так…

На какое-то время – сложно было сказать, на какое, – собиралась, смотрела на Свирина, в окно, оглядывала кухню, задерживалась взглядом на отце, а потом снова кренилась, веки тяжелели, голова висла.

– Мама, попьешь?

Дотрагивалась до кружки и клала руку на клеенку.

– Помочь?

– Не… не надо.

Свирин зажигал экранчик смартфона, смотрел время, потом оглядывался, сверял с будильником, с часами на руке. Пять минут тянулись как час, десять, казалось, как день. В ушах звенело то ли от тишины, то ли от напряжения.

Но слух его, видимо, обострился до звериного – Чича еще не залаяла, только забеспокоилась, а он уже выходил в сени. Глянул в прогалину между баней и летней кухней на улицу. Да, по колдобинам, переваливаясь с колеса на колесо, полз желтый, с красными полосами микроавтобус… Свирин не сразу понял, что это скорая, – «что здесь газовая аварийка делает?» Заметил крест на капоте – «реанимация».

Метнулся обратно, будто им всем нужно теперь торопиться, выходить навстречу с вещами.

– Едут!

– Ох… Господи… господи…

Мама как-то по привычке, что ли, хотела засуетиться, как делала всегда, когда подъезжали гости, и тут же стала падать, слабо цепляясь за стол. Свирин успел удержать.

– Сиди, пожалуйста. Пусть они сами… Пойду встречу. Загнал собаку в будку, привалив вход осколком лопнувшей печной плиты. Распахнул калитку. Махнул водителю, явно ищущему нужный дом, – сюда!

Вид людей в защитных костюмах с капюшонами, в очках, респираторах, перчатках, сапогах-бахилах за эти почти два года пандемии стал обыденным. Их каждый день показывали по телевизору, и не в фантастических фильмах, а в новостях, да и на улицах Екатеринбурга, в торговых центрах Свирин их довольно часто встречал. Здесь же, в глухой деревушке, на фоне соседских избушек, заборов, соснового бора такой наряд выглядел по-настоящему жутко.