Поединщики утоптали подтаявший снег на полянке до состояния глазури, ноги скользили почти как по льду. В эти минуты Елена отчетливо поняла, что Сапковский сказочник – не могла Цири так ловко крошить злодеев, раскатывая на коньках. Тут сохранить бы равновесие… Один удар, второй… и сорванный номер три - вражеский мессер буквально примагнитился к дешевому клинку Елены, не позволяя развернуться. В литературных описаниях сталь звенит и вообще издает разные мелодичные звуки, а в реальности столкновение мечей давало лишь неприятный жестяной стук. И еще скрежет, когда металл скользил по металлу. Каждый раз Елена вздрагивала, не силах противиться инстинкту и страху смерти, женщине казалось, что лезвие скрипит по ее костям.

Вот и сбылось, подумала она, снова пытаясь провести нормальную связку из трех ударов, которую противник опять умело разбил. Вот я встала лицом к лицу с Чумой, только в руках наших не прославленные мечи из знаменитых цехов, а дешевое оружие, на которое не ставят клейм… Острие боевого ножа опять устремилось ей в лицо, и Елена сосредоточилась на парировании, чтобы не потерять жизнь.

* * *

– Вот так бароны Амброжи и Ларну закончили свое противостояние, - сказал Артиго часом ранее, плотно заворачиваясь в одеяло, хорошее, из теплой шерсти с льняной подкладкой.
– Герцог Ильдефинген почтил примирение своим визитом, и все стороны обменялись богатыми подарками. Кроме того, герцог дал позволение бывшим противникам включить в свои гербы части герцогской символики, то есть когти Зверя СтрашноОбразного. Об этом было сложено впоследствии немало песен, а на замечательном пиру впервые со времен Старой Империи подавалось жареное мясо с позолотой.

Елена проверила его температуру путем наложения руки на лоб, строго напоила отваром. Она, честно говоря, опасалась последствий пинания мяча во дворе, но рассудила, что риск более-менее приемлем, а немного физической активности выздоравливающему не помешает. К тому же играли недолго, и на дворе начиналась форменная оттепель, было тепло и безветренно. Мяч получился смешной и постоянно разматывался на тряпки, но было весело.

Мальчишка в игре походил на щенка-переростка, столь же нелепый, будто конечности у него действовали каждая сама по себе. Елена с удовлетворением отметила, что повелитель мира улыбался, более того, пару раз даже попробовал рассмеяться. Получалось как-то страшненько, будто лицо Артиго закостенело, будто маска, и не могло воспроизводить ничего сверх заложенной программы. Но это все-таки лучше, чем трагическая физиономия мученика у столба с гвоздями, и Елена поздравила себя с маленьким педагогическим успехом. Раньян так и не появился, он улаживал какие-то дела с городским самоуправлением, а затем, по обмолвке Насильника, ушел буквально «в леса» с Жоакиной. Видимо о чем-то серьезно разговаривать, потому что уединиться ради плотских утех можно и в более комфортной обстановке.

После мяча Елена поручила Грималю тщательно пропарить мальчишку в бане, без фанатизма, чтобы не нагружать и так слабое сердце, но прогревая до последней косточки. Артиго перенес испытание стоически, хотя ему явно было до степени отвращения неприятно все, от плебейской «черной» баньки до прикосновений слуги.

А затем они с Еленой долго разговаривали, снова (и вполне искренне) пытаясь как-то притереть друг к другу разное понимание мира. Императору невероятно понравились «Звездные Войны», однако мальчик не понял конец. Елена завершила историю типичной победой добра с полной аннигиляцией зла, и Артиго недоуменно спросил «а зачем?». Здесь и обозначилась очередная точка непонимания, обусловленная разницей культур.

Для Елены абсолютно логичной, более того, единственно возможной формой глобального противостояния было уничтожение противника. Все для победы, тыл сражается в цехах наравне с фронтом, а в конце флаги победителей над вражеской столицей и оккупационная администрация. Соответственно, правильная империя побеждает, неправильная во главе с колдуном-узурпатором прекращает существование, чужие замки сносятся до фундамента, аристократия под неправильными гербами – те, кто остался в живых - упраздняется. Вот этого, то есть концепции тотальной войны, где в жертву победе приносится все и бьются до последнего солдата – Артиго не понимал. Точнее понимал, но в очень узком значении, как экстремальную форму кровной вражды.

Например когда ныне правящий владетель Малэрсида ни с того ни с сего по какому-то надуманному поводу взял и повесил одного из молодых Борзекков. По итогам развернувшегося побоища гордые, но бедные Борзекки закончились полностью, а императорские комиты, расследовавшие грязную историю, обогатились на поколение вперед (тут Артиго явно сконфузился, но честно пересказал слухи о грандиозных взятках, которыми, якобы, не побрезговал даже император). Елена могла бы пояснить, что это был за надуманный повод, но благоразумно решила - скромность украшает человека. Простой лекарке неоткуда знать такие подробности жизни высшей аристократии.

Почувствовав учителем в этот раз уже себя, мальчик зачитал женщине обширную лекцию о противостоянии многих благородных домов Ойкумены, включая королевские «замятни». Артиго знал буквально наизусть без преувеличения тысячи событий, имен, гербов, межродственных и деловых связей, фамильных привилегий и черт знает что еще. Причем свободно ориентировался в этой паутине, объединявшей примерно двадцать пять герцогских и королевских семейств, а также несколько сотен дворянских фамилий попроще. Елену подмывало выспросить про младшую дочь упомянутых Вартенслебенов, ведь мальчишка наверняка что-нибудь знал, но женщина снова придавила искушение, решив быть умной и сдержанной.

Если убрать словесную шелуху насчет «чести» и прочую мишуру смыслов, все истории Артиго были очень похожи. Они рассказывали об алчности, болезненной спеси, а также безудержной жестокости. Менялся лишь антураж в зависимости от локации и куртуазности участников. Бароны в диких местах выставляли посреди дороги колья с головами вражеских детей, графы в столицах устраивали подставные дуэли в стиле «десятеро на одного». Вассал убивал господина в церкви, затем рубил его жену, пытавшуюся закрыть собственным телом умирающего мужа. Настоящие честь и милосердие встречались нечасто и опять же носили специфический характер наподобие «люди чести достойно сдались в плен и пользовались большим уважением, а прочие были повешены ибо не к лицу держать слово, данное подлому сословию» или «подверг насилию жену и старшую дочь, малолетних же только убил». Но вот понятное Елене и привычное по литературе ожесточение «до последней капли крови» в этих повестях действительно встречалось редко и ограниченно.