Шрифт:
– Да.
– Как думаешь, даст оно пуд серебра в год чистого прибытку?
– Ну-у-у… - Елена задумалась. Доходность городских промыслов она, благодаря мильвесской школе жизни, худо-бедно прикинуть могла. Но сельское хозяйство…
– Я тебе подскажу. Никак не даст. Полпуда - может. Если год окажется удачный, зима будет теплой и снежной. И только если все, что даст земля, обратить в деньги, ни грошика на прокорм селянам не оставить.
В голове Елены забрезжило понимание, к чему ведет искупитель, пока слабенько, будто искорка в ночи. Гнилая такая искорка, больше похожая на блуждающий огонь среди болот.
– И вот скажи мне, мастерица ножа и микстуры, как думаешь, уделит благородный фрельс хотя бы котелочек серебра на прокорм для своих? Или будет выжимать из них все до капли, до последней луковицы и яблочка, чтобы снарядиться к смотру как положено? Чтобы заплатить хоть чуть-чуть долги, в которые он залезет сейчас еще глубже?
– Но есть же правила, законы. Здесь же нет крепостных!
– попробовала спорить Елена.
– Зако-о-он?
– ехидно протянул Кадфаль.
– Так ты ж его с утра видела. Во всей красе, со всех сторон. Иль не понравилась нажранная харя справедливости?
Елена сглотнула и опустила глаза под ноги, на утоптанную землю дороги.
– Ну, так что насчет фрельса то, - не унимался разошедшийся Кадфаль.
– Обменяет он свои триста лет благородной родословной на сытые желудки грязного быдла? Или все-таки нет? Или заморит голодом, но серебро найдет?
Елена молчала. Болел живот, а на душе было гадостно, будто плеснули ведро нечистот.
– Молчишь, - невесело и без всякого торжества констатировал искупитель.
– А скажи тогда, какая разница для бедолаг, что сейчас в холодной земле деревянными тяпками ковыряются, кто с них шкуру по весне спустит, достойный фрельс или недостойный барон? Обоим ведь одно и то же надобно. Ровно одно и то же.
– Барон лучше, - вдруг сказала Гамилла.
– У него арендаторов и батраков много, ему не нужно давиться за каждый грошик. Может позволить себе обирать всех так, чтобы оставалось немного. Не по доброте, а чтобы чуть жирка наросло, его на будущий год срезать можно. А у фрельса нет резона думать о будущих годах, они когда еще наступят, владение же надо сохранить сейчас.
Насильник, не останавливаясь, пристукнул древком копья, будто ставя точку и соглашаясь.
– Просто один оказался не слишком оборотистый, - закруглил мысль Кадфаль.
– А потому бедненький, несчастненький, с грязным быдлом кушать приходится, сиротинушке, дочка руками господскими, белыми дерьмо куриное выгребает. А другой чуть хитрее да подлее, на добром коне и со свитой по горам-долам скачет. Но повернись судьба чуть по-иному, ты бы разницы оборотной и не заметила. Барон был бы гордый и честный, а фрельс давился бы спесью и подлостью на все свои триста лет родословной…
– Хватит, - негромко и веско попросил Насильник.
– Достаточно.
– Хватит, так хватит, - Кадфаль все же сплюнул еще раз.
– Ты из крестьян?
– осенило Елену.
– Он, - она указала на старого копьеносца.
– Рыцарь. А ты нет. Ты все это видел сам, ведь так? Снизу… от земли?
Кадфаль промолчал, но молчание то было красноречивее любых слов.
– Достаточно, - все так же негромко попросил, скорее, мягко приказал Насильник.
– Сегодня было сказано много разных слов. А после долгих речей лучше всего помолчать.
Он перехватил копье поудобнее, зашагал быстрее. Ускорился и Кадфаль, двигаясь неожиданно ловко для своей кубической формы. Позади стучала клюка горца, который и в самом деле неплохо держал темп.
Снова путь, снова странствия, подумала Елена. Снова жизнь в опасности, полная неизвестность впереди. Но теперь с ними Пантин, загадочный, страшноватый и, надо полагать, вечером быть разговору по душам. Больше всего женщину интересовало сказанное Пантином: «думала, что тебя зовут Еленой?». Ведь она совершенно точно знала, что никогда и никому здесь не открывала свое земное имя.
Глава 7
Глава 7
«Мы, приближенные, друзья, слуги Артиго Непреклонного и Оттовио Доблестного, те, кто разжег Войну Гнева, мы ненавидели друг друга, неистово, всепоглощающе. Но - удивительное дело - эта же ненависть сближала нас. Чтобы истребить врага, следовало познать его силу и слабость, изучить лучше, чем ростовщик, дающий в рост золото, изучает будущего должника. А знание ведет к пониманию. И, в конце концов, заклятый враг становился ближе и понятнее иного соратника.
Мои друзья и мои враги давно покоятся в могилах… те, кому повезло обрести могилу или склеп для черепа с богобоязненной гравировкой. Но в моей памяти все они теперь лишь безмолвные тени. Тени, которые терпеливо ждут за гранью смерти, чтобы, наконец, принять в свои ряды последнего солдата давно погибших армий»
Гаваль Сентрай-Потон-Батлео
«Девятое письмо сыну, о наших врагах и ненависти»
– Вина?
– Курцио больше исполнял ритуал, нежели спрашивал, но внезапный ответ чуть сбил его с толку.