В общем, с поправкой на то, что зима считалась мертвым сезоном, постановка разорвала прокат в пределах трех графств и еще нескольких образований поменьше. Удаче способствовала непривычная и необычная активность торгового сословия, которое вместо того, чтобы расписывать планы на теплый сезон, моталось как в седалище уязвленное. Словно каждому купчине по секрету объявили, что весной товары и деньги закончатся совсем. А когда люди рискованно путешествуют в неблагоприятный сезон, возят при себе разные ценности и много нервничают, они хотят как-то развлекаться.

* * *

Елена топала по улице, привычно обходя лужи, которым никак не давали замерзнуть прохожие и проезжие, разбивая тонкую ледяную корочку. Антураж поразительно напоминал Пустошь и Врата с поправкой на меньшее число злобных рож и бОльшую зажиточность. Такие же в общем люди, тот же стук деревянной обуви или деревянных же «копыт», надетых состоятельными горожанами на кожаную обувь для ее лучшей сохранности. Те же краткие приветствия – цирк завис в городе надолго, уже, считай два здешних месяца, и всех участников местные выучили в лицо, сильно уважая за прибыль. Труппа городские налоги не платила, но по старому обычаю «заносила» куда следует, не говоря о питании, ремонте и прочих расходах. Кроме того в последнее время разный люд повадился приезжать специально для отправления культурного досуга, опять же оставляя денежку в кабаках, ночлежке и лавках.

Смеркалось, пошел легкий снежок, который долго не таял, покрывая одежду красивыми звездочками. Елена шагала, сжав кулаки в шерстяных варежках-митенках без пальцев и думала, получится у Жоакины, наконец, затащить в постель Раньяна или нет. Казалось бы, какое лекарке до этого дело? Но мысль кружилась и возвращалась опять, как назойливый и хитрый комар, успешно избегающий ладони.

* * *

Жоакина, как верно поняла Елена, была девицей прошаренной и закаленной тяготами жизни. Как только Раньян немного отошел от ран и начал вставать, циркачка сразу положила глаз на высокого и статного бретера, определив его в фаворита и заступника. Что, в общем, было здраво – художника может обидеть (и ограбить) каждый, а женщину тем более. Очевидно, если бы Раньян захотел, он быстро стал бы любовником, защитником, а также совладельцем цирка, перепрофилировавшегося в театр. Проблема Жоакины заключалась в том, что бретер не собирался становиться ни фаворитом, ни заступником, кажется, он вообще не понимал, чего ждет акробатка. Все думы мечника были обращены к мальчишке и его безопасности, так что все более откровенные намеки Жоакины скользили как вода по сальной сковородке. Девушка не унималась, и Елена временами думала, что надо бы как-то подтолкнуть процесс, дабы в группе не росло напряжение, чреватое конфликтом, но, как и с воспитанием Артиго, все время что-нибудь да мешало.

* * *

А вот и трактир, он же мини-«отель», один из трех в городе. Городок был побольше того, где случилось кровопролитие и специализировался не на столярах, а на горшечниках. Еще сюда начали совать нос кирпичных дел мастера, так что скорее всего город ждало хорошее будущее. Елена отступила к стенке ближайшего дома, пропуская вереницу пряничных артельщиков, которые шли на заработки. Опять же - не по сезону рано, по крайней мере за пару месяцев до того как вереницы отхожих промысловиков начинали обычно стягиваться к большим городам. Пряникоделы выглядели умеренно бодро и, по-видимому, на ночлег останавливаться не собирались. Шли налегке, без телег, как принято у крестьян в походе за городской денежкой или бродячих артельщиков. Были бы топоры да ножи, а все остальное - те же печати для пряников - сделают на месте или арендуют за недорого. Поняги у странников были хорошие, Елена опять вспомнила, что новой так и не обзавелась, а надо бы, первейший инструмент в долгом пути.

Ее уже поджидали, у входа выстроилась небольшая очередь из пяти-шести человек с одинаково просительными лицами, на которых заранее укрепилось выражение сирых и убогих. Елена жестом поприветствовала будущих клиентов, те вразнобой поздоровались, некоторые даже сняли шапки. Весьма кстати тяжелая дверь на очень тугой петле открылась, выпуская наружу основательно побитого мужичка, который пребывал в свободном падении, едва касаясь ногами досок. Спикировав, как подбитый самолет, с низенького крыльца без перил, мужичок звучно плюхнулся в лужу и, кажется, немедленно заснул. Трактирный вышибала как обычно смерил Елену строгим взглядом, она как обычно же сунула ему неровно обрубленную четверть грошика и прошла внутрь, шагнув под вывеску с грубо намалеванным топором.

Постоялый двор изнутри казался больше чем снаружи, притом существенно. Двухэтажный, с двумя «залами» и несколькими «кабинетами» для азартных игр и прочего кулуарного времяпровождения. В одном зале, то есть большой комнате, преимущественно ели и пили, в другом наоборот, пили, закусывая. Елена все так же привычно кивнула прислуге, махнула рукой держателю двора, крупному, пузатому дядьке, который гордился военным прошлым и даже прозвал заведение «Под алебардой». Денег, правда, хватило только на рисунок топора, но посетителей это не смущало.

Елена устала, хотелось есть, но денежки в кошеле требовали сбережения, кроме того, целых пять или шесть клиентов означали, что полный желудок сегодня гарантирован. Поэтому жареные свиные кишки и томленая в горшках брюква достались другим, да и блюдом дня – кашей с тушеными зародышами из выдержанных яиц - женщина не соблазнилась.

Елена прошла в дальний угол, думая по пути, что хлеба подают все меньше, а стоит он все дороже и печется уже не по-зимнему, с четвертью примесей, а как ранней весной – чуть ли не с половинными добавками трав, гороховой муки и прочих эрзацев. Кое-где ржаной хлеб вообще исчез из обихода, его полностью заменил овсяный, самый плохой и дешевый. А ведь зима еще не кончилась…

Как положено, ходили самые дикие и апокалиптические слухи о том, что происходит и кто является тому причиной. Основных версий было две. Первая – во всем виноваты языческие шаманы Столпов. Они в горах поворожили на крови младенцев, принятых в веру Единого, так что ни пшеницы, ни ржи не будет вообще, чтобы все голодали. Вторая – во всем виноваты городские, не местные, разумеется, а из больших городищ, где настоящие стены и даже церкви каменные. Горожане, вестимо, хотят извести всех селян, чтобы их землю забрать себе. Как ни странно, очень умеренно, чисто символически ругали традиционных виновников любых несчастий – двоебожников. Елена списывала это на то, что верующие в Двоих были привычным громоотводом, на который традиционно валили все. А теперь в холодном зимнем воздухе повисло ощущение неизбежной, настоящей беды, которую не рассеивала даже радость от уходящей кометы. И объяснение требовалось соответствующее моменту, то есть особенное.