На сегодня главная программа закончилась, новая репетиция «Корабля благочестивых» планировалась лишь завтра, так что Елена оказалась полностью свободна. Условно, конечно, учитывая плотный график на вторую половину дня. В сарае, который группа сняла под организацию долговременной сцены, было холодно, так что женщина старалась переодеться побыстрее, оборачиваясь из злодейского арбалетчика снова в лекаря-актера-сценариста.

Мимо прошел Раньян со шлемом под мышкой, шлем был хороший, пусть из папье-маше, но с подвижным забралом и подбородником-бувигером. За бретером поспевала Жоакина, щебетавшая, как певчая птичка, благо у нее и в самом деле был приятный голос. Акробатка сердито зыркнула на Елену, словно та денег заняла и не отдает, затем снова полностью сосредоточилась на Раньяне. Бретер отвечал односложно, хотя, в общем, старался быть приветливым. Мечник все еще не восстановился целиком, для несведущих он двигался с грацией леопарда, но Елена уже более-менее наметанным взглядом замечала, как бретер избегает высоко поднимать правую руку и бережет левый бок. Жоакина с самого начала взяла на себя заботы по уходу за выздоравливающим и, кажется, малость ревновала. Или не малость… С акробаткой все было чертовски сложно.

* * *

Путникам, как говорится, свезло. Кавалькада преследователей вообще не остановилась, проскакав мимо. То ли сказалось в целом отношение к разным циркачам и театралам как людям суетным, перекати-поле, не способным к серьезной работе. То ли сбродная команда вымотанных, серых от усталости людей никак не походила на кровавых убийц, готовых положить семь профессиональных бойцов, причем не самого последнего толка. То ли в силу ночных обстоятельств горожане вымучили какой-то собирательный образ злодеев, крайне далекий от реальности. Возможно, кавалеристы вообще никого не преследовали, двигаясь по своим делам и не имея отношения к погоне. А может и все сразу, но, так или иначе – пронесло. А дальше пришлось выполнять взятые обязательства. Фургоны, отягощенные новой поклажей, двинулись на юго-запад, а Елена села поближе к печке, достала церу и начала задумчиво грызть палочку для письма…

* * *

Артиго, как обычно, сидел в своем углу, рядом с переносной печкой, и рисовал. Когда Елена смогла позволить себе настоящую бумагу (понятно, в малых количествах, но все же), она отдала мальчишке свою церу и стило, показала, как пользоваться, ведь Артиго никогда не брал в руки дощечку с воском, будучи привычным к дорогому папирусу и лучшим чернилам. Юный аристократ неожиданно пристрастился к рисованию и заполнял им каждую свободную минуту. Изображал он в основном замки, рыцарей, а также мужчину и женщину в герцогских коронах. Очевидно, ребенок сублимировал тоску по родителям и прежней жизни. Елена все порывалась, наконец, заняться нормальным воспитанием императора, но каждый раз накатывал очередной вал неотложных забот, и она обещала - вот завтра непременно! Но «завтра» уезжало на послезавтра и так далее, разумеется в силу объективных обстоятельств. Елена дала себе зарок, что сегодня она, наконец, что-нибудь придумает и сделает. Осталось придумать, что именно. Сверстников Артиго попросту боялся, и Елена отлично его понимала, она и сама не решилась бы играть с чумазыми обезьянами, у которых нормальным времяпровождением считалось закидать палками до смерти лисичку-мышелова. Спортивных игр мальчишка избегал, будучи неловким. Читать было нечего из-за наличия в пределах досягаемости лишь гроссбухов, молитвословов, а также церковных записей о рождениях и смертях.

Впрочем, одна идея у Елены имелась, оставалось только выкроить время, чтобы ее попробовать реализовать. Но это потом…

* * *

Постановка «Терминатора» в целом удалась (еще бы ей не удаться!), однако не получила того успеха, на который рассчитывала сценаристка и режиссер-постановщик. Труппа лишь притиралась друг к другу, большинство вообще не представляло, что такое актерская игра. Мозги, не приученные запоминать большой объем печатного текста, категорически отказывались вмещать авторские реплики. Кроме того религиозные мотивы решили все же смягчить, на всякий случай. Еще постановке не принесла бонусов «народная», вульгарная манера повествования, когда персонажи не декламировали рифмованной прозой «быть или не быть», а говорили обычным языком. Но Елена здраво оценивала свои поэтические таланты.

В общем, получилась достаточно оригинальная пьеса, которая прошла неплохо, позволила группе решить продовольственный кризис, но не более того. Впрочем, надо отметить, история невероятно понравилась Насильнику, казалось, искупитель готов смотреть представление сколько угодно и заучил наизусть все оригинальные тексты Елены. Кажется, божьего человека всерьез зацепила идея жертвенности, неизвестной и в общем бесславной гибели ради всех людей. Наверное, думала Елена, это по-своему логично, люди могут и не знать, но бог то видит все.

Зато второй подход к снаряду оказался не в пример более удачным. Группа набила руку, обновила немудрящий реквизит, правильно распределила роли, а изначальная концепция «Робота-полицейского» позволила адаптировать ее с минимальными потерями, без поправок на религиозные мотивы. Мерфи стал ужасно обгоревшим рыцарем, который дал обет хранить городской порядок, никому не показывая изувеченное лицо, скрытое забралом шлема. Это, заодно, позволило использовать в постановке Раньяна с его фактурной и запоминающейся физиономией. Корпорация стала графской семьей, что владеет среди прочего уважаемым городом, а неверный администратор – зловещим бароном-градоправителем, которому Железный Рыцарь мешал барыжить на презренной контрабанде и расхищении податей. Марьядек оказался создан для ролей демонических злодеев – играть он не умел в принципе, но этого и не требовалось, мрачное лицо и дьявольский хохот бывшего браконьера заставляли кричать от ужаса детей и вздрагивать женщин.

Кроме того, Елене удалось, наконец, втолковать Жоакине и Кимуцу, что нет нужды тратить драгоценное серебро, покупая дорогие декорации, которые все равно выглядят убого на типичных площадках в типичном освещении. Надо проще, лаконичнее, позволяя зрительской фантазии дорисовать остальное. Один холст с несколькими прямоугольниками, нарисованными дешевой черной краской, стоит не слишком дорого, удобно скатывается в рулон, прекрасно изображает городскую улицу.

И дело пошло. Более того, проблема народного языка внезапно обернулась выгодой оттуда, где не ждали. Суть в том, что бродячий цирк по стародавней традиции поставлял народу низменные зрелища, пригодные для подлой черни, что-то в стиле скоморошничания Ролана Быкова из «Андрея Рублева». А сложные драматические сюжеты, да еще из жизни привилегированных сословий оставались уделом трупп, что обретались при аристократических дворах, формируя специфический язык повествования. Так повелось издавна и так продолжалось по заведенной традиции, без учета того, что уровень грамотности потихоньку рос, и даже в малых городках появлялись настоящие книги. Сложилась типичная ситуация, когда неосознанный спрос уже сформировался, а удовлетворить его пока никому не пришло в голову.

И внезапно - без всякого хитрого умысла, в силу безысходности, а также особого культурного багажа сценаристки - театр Жоакины-Елены заговорил о сложных вещах простым, человеческим языком, без вкраплений местной латыни, то есть старого до-имперского диалекта, без витиеватой поэзии, а также – о, ужас!
– даже с обычной руганью. Зритель попроще увидел нечто такое, что ему никогда не показывали, причем он еще и мог это понять. А более искушенные покидали представление с ощущением, что их обманули, но как-то странно, показав за монетку больше чем полагалось. Кажется, Елена, сама того не ожидая, организовала революцию в театральном искусстве Ойкумены с непонятными, но долгосрочными последствиями.