– Не нами сделано!
– поправил Иевлев.
– Народом.

– И мы, я чай, народ, Сильвестр...

– Нам легче.

– Что-то по тебе не вижу, чтобы так легко было!
– смеясь ответил Апраксин.
– Едва ноги таскаешь... Нет, друг мой добрый, авось по прошествии времени и нас помянут, не даром мы с тобой хлеб ели. Мысли твои ведаю: куда как много людей мрет, куда как тяжко дело наше делать. Вот и нынче выходим в поход на соединение с Шереметевым и Репниным. Многие ли останутся живыми после похода? Но как же быть? Не доделать начатое? Думай, господин шаутбенахт: ужели баталия на Двине и спасение флота лишь само для себя сделано? Нет, то, что под стенами Новодвинской цитадели начато, - к Балтике идет...

Иевлев молчал.

– Близок час, когда увидим мы штандарт четырех морей. Близко время, когда вернем мы себе все наше. А что тяжко, то как же быть? Как?

Петр подошел поближе, взял обоих за уши, стукнул головами, спросил весело:

– Об чем шепчетесь?

– Все об том же, государь!
– ответил Апраксин.
– О нашем, что себе возвернем...

Петр вгляделся в Федора Матвеевича, посмотрел на Иевлева, сказал, словно продолжая начатую мысль:

– Фортуна скрозь нас бежит: блажен, иже имается за власы ее. Что Карл Двенадцатый запутал упрямством, то нам распутать надлежит умом. А как сие ныне не помогает, то распутаем силой и оружием, авось с божьей помощью и ухватим фортуну за власы. Впрочем, все то - аллегории, а вот и дело...

И опять пошел ходить по каюте из угла в угол, попыхивая трубочкой и рассуждая:

– Из всего того выводим: шведа бить возможно. Нынче бьем, сражаясь два против одного, скоро начнем их побеждать равным числом, да, пожалуй, не скоро, а нынче так и делается. Вот в июле разгромили мы шведские флотилии на Чудском да на Ладожском озерах, тогда же Шереметев опрокинул Шлиппенбаха при мызе Гуммельсгоф. Всю пехоту шведскую побил, из шести тысяч едва пять сотен спаслось; все пушки, все знамена у нас. Шлиппенбах в превеликой конфузии едва ноги в Пернов унес. Иевлев Сильвестр, славный наш контрадмирал, эскадру брата нашего Карла под стенами крепости Новодвинской тож разбил наголову...

Дверь каюты широко растворилась. В мокром плаще, в низко надвинутой треуголке, в облепленных грязью ботфортах вошел незнакомый офицер, поискал глазами царя, поклонился старым обычаем - низко, с трудом расстегнул негнущимися пальцами сумку, достал письмо. Петр, хмурясь, протянул руку, приказал:

– Огня!

Меншиков взял со стола подсвечник, посветил. Петр читал долго, рот у него дернулся, он сильно сжал зубы, потом сказал, проглотив комок в горле:

– Поздравляю вас, господа консилиум, с нежданной счастливой викторией: тринадцатого августа Петр Апраксин наголову разбил войско шведского генерала Кронгиорта у реки Ижоры... Виват господину Апраксину и славному его отряду!

Все поднялись с мест, тесня друг друга пошли к большому столу, на котором разостлана была карта. Здесь же, притулившись на лавке, спал офицер, привезший добрую весть. По лицу спящего было видно, что он смертельно устал. Меншиков и Апраксин держали подсвечники, смотрели, как шли русские войска рекою Невою до Тосно и до Ижорской земли. Царь большим, вывезенным еще из Голландии карандашом выводил на карте стрелы. Одна уперлась острием в Канцы-Ниеншанц...

– Ладно ударил!
– сказал Головин.

– Теперь сюда все гляди!
– велел Петр и карандашом повел кривую линию - это был путь, которым двигался полковник Тыртов, гоня пред собою шведов.
– Вот куда погнал - в Нотебург...

Он очертил большой круг. В круге были две крепости - Нотебург в Ладожском устье Невы, и Ниеншанц - при слиянии Охты с Невою. Все молчали. Все было совершенно понятно.

– С рассветом выходим!
– сказал Петр.
– Теперь - спать...

Адмиральская каюта опустела. Петр задул лишние свечи, окликнул Апраксина, уходившего последним:

– Сядь, Федор, посиди...

Апраксин опустился на лавку, взглянул на Петра. Тот все еще стоял над картою, раздумывал, потом заговорил неторопливо:

– Жалко мне тебя отпускать, да ничего не поделаешь. Шереметев тебя просит - ему не даю: корабли надобно строить - множество, а для кораблей тех верфи. Делай моим именем как надобно, ничего не щади...

Федор Матвеевич слушал молча, спокойно смотрел своими умными, понимающими глазами в глаза Петра.

– Ничего не щади!
– повторил Петр.
– Ныне болтают: народишко мрет... Пусть болтают, все смертны. А на Балтике быть нам хозяевами, ибо без нее сколь много терпим разорений и убытков, да и торгуем из рук вон плохо. Корабли надобны, флот, балтийский флот...

– Когда повелишь ехать, государь?

– Нынче же и поезжай!

– Поеду.

Он коротко вздохнул, царь дернул его за рукав, утешил:

– Останется и на твою долю воевать. Долго еще, Федор Матвеевич, не к завтрему управимся, не на один день работать. Ты - не горюй!

– Я и то...

– Ты у меня адмиралтейц-гер, тебе куда труднее, драться-то попроще, нежели строить...

Проводив Апраксина до двери, позвал Меншикова и сел к столу. Данилыч пришел зевая, в ночных на меху туфлях, заспанный...