Само собой, пришлось участвовать в школьных и кустовых футбольных турнирах, пару раз я даже поднимал над головой настоящий победный кубок очередного районного первенства. На доске почета возле кабинета директора появилась моя фотография. Вот только, думаю, отец ее так и не увидел. Со временем мне удалось подтянуть даже английский. Просто я решил относиться к нему как к футболу. Тренировался каждый день, выискивал видеокассеты с западными фильмами без перевода, даже, помню, добывал редкие по тем временам книжки на английском языке. А потом постепенно, к своему удивлению, начал понимать нашу англичанку. Так что к пятому классу у меня исчезла в дневнике последняя годовая четверка.

Но сначала кое-что произошло.

В наш дом приехали чужие люди. Отец был вместе с ними. Едва он вошел, как сразу сел за стол в совмещенной с кухней гостиной, положил руки на столешницу, переплел в замок пальцы и не сдвинулся с места, пока эти самые люди не ушли. Их было, кажется, человек шесть или семь. Кто-то в форме, кто-то в обычной гражданской одежде. Мужчины и женщины. По случаю майских праздников мама была дома. Увидев странную делегацию, она побледнела, как кафельная плитка за ее спиной, и так и осталась стоять у плиты с полотенцем на плече, а чужие люди разложили на столе бумаги и начали ходить по нашим комнатам, открывать шкафы, хлопать дверями, осматривать все, что у нас было, составляя список в каком-то, как я понял, протоколе. Они даже поднялись в мое гнездо в башенке и переворошили вещи. Мне стало так противно, что внезапно я почувствовал тошноту.

– Что это? – прошептал я, подойдя к маме.

– Описывают, – чуть слышно ответила она. – Арест на имущество.

– За что? – спросил я, ассоциативно установив связь между словами «арест», «преступление», «наказание».

– За долги, – обронила мама, поймала мою ладонь и сжала ее так, что я чуть не вскрикнул.

Неприятный визит продолжался, наверное, около часа. Чужие люди даже выходили из дома и осматривали его снаружи – думали найти что-то ценное в гараже или сарайчике. Отец оставался на одном месте. И я запомнил этот день не потому, что никогда раньше, да и позже, никто не вторгался в мое жилье, не шелестел бумагами на моем столе, не шуршал бахилами по моим ступеням. Нет, я запомнил этот день потому, что впервые пригляделся к рукам отца. Они изменились за последние два года. Потемнели, покрылись ссадинами и шрамами. Пропитались маслом и присадками. А когда перед отцом выложили протокол, который он должен был подписать, и он взял ручку, я увидел желтоватые мозоли у него на ладонях. Его руки стали страшными. Они как будто напоминали клешни. И мне стало его жаль.

Отец ушел сразу, как только наш дом покинули чужие люди. Посидел еще несколько минут, потом словно очнулся и, так и не посмотрев в сторону мамы, пробормотал что-то вроде:

– Ну, ладно-ладно. Мы еще посмотрим.

Поднялся и вышел. Из окна я увидел, как он выезжает со двора.

– Собирайся, – сказала мама. – Мы уходим. Сегодня. Немедленно. С меня довольно.

– Куда? – не понял я.

– Поедем в город, – ответила мама, шурша какими-то пакетами. – Как знала. Не стала продлевать аренду квартиросъемщикам. Поживем пока в квартире бабушки.

– Но там даже телевизора нет! – возмутился я. – И интернета!

– Зато туда к нам никто не придет, – твердо сказала мама. – Квартира, кстати, на тебя записана. Хорошо, что я ее не продала. Отец все уши прожужжал: «Продай, продай!» А я… Продала бы – и десятой части его долгов не покрыла бы. Как в бездну… А мы бы остались без ничего…

– А как же… папа? – спросил я.

– А что папа? – подняла она на меня налитый слезами взгляд.

– Ты его оставляешь?

– Нет, – мотнула она головой. – Это он нас оставил. И уже давно. Ладно бы, если бы с кем-то… Но так… А мне, может, тоже хочется напиться! Собирайся! Мне зато там до работы всего пять минут пешком. Проживем! Давай-давай. Беги, пакуй свой компьютер. Описали они его… Щас!

– А школа? – не унимался я.

– И школа там рядом, – изобразила улыбку мама. – Я сама в ней училась. Пойдешь на следующий год. А в этом – чего там осталось? Май? На автобусе поездишь. А хочешь, я договорюсь с классной? Она на последнем собрании сказала, что тебе уже все предметы пятерками закрыли. Хочешь?

– А футбол? – ухватился я за последнюю соломинку.

– Вот как раз в городе настоящий футбол, а не вот эта суета, – обняла меня мать. – Собирайся! И потом… – она всхлипнула. – Может, ему так будет проще? Продаст дом, рассчитается с долгами, начнет все сначала. А?

– А мы? – спросил я.

– А мы… мы вместе, – ответила она и с силой прижала меня к себе.

После майских я приехал на учебу на автобусе и сразу пошел к тренеру. Сказал ему, что май доучусь здесь, а с сентября пойду в городскую школу. Не стал ничего объяснять ни про отца, ни про судебных исполнителей, просто вздохнул и пообещал отыграть в двух оставшихся матчах в полную силу. Николай Сергеевич прищурился и сказал мне, что это необязательно. Я опешил:

– Как это? А если мы продуем?

– Знаешь, – усмехнулся тренер, – моя бабушка, царствие ей небесное, всегда в таких случаях говорила: «И что? Корову, что ли, проиграем?» Понимаешь, добрый хозяин не тот, что хвост собаке по кусочкам отрубает.

– И кто же я тогда? – надул я губы. – Хвост, что ли? Не собака же!

– И не собака, и не хвост, – вздохнул тренер, беря меня за плечи. – Знал бы ты, парень, сколько раз мне приходилось начинать с нуля. Вот что, дорогой мой. Впереди лето, ты тренировки-то не оставляй, ну, сам знаешь. А к осени я что-нибудь придумаю. Помнишь, мы проиграли команде со стадиона «Ударник»?