Кто-то впереди выскочил из кустов и сразу же споткнулся, повалился лицом в грязь и ружьё туда же увалил. Человек, с простеньким самодельным противогазом на лице.

— Сдаюсь!!! — Завизжал он. — Сдаюсь!!! Не убивайте!!!

Алес ногой заставил ружьё отлететь от хозяина.

Четыре ствола нацелились на грудь и голову неизвестного.

— Кто!? Ты?! — Крикнул, разбрызгивая слюну Алес, чтобы страшнее выглядеть. — Снял маску!

Человек повиновался.

— Хе-хе. — Усмехнулся старик и опустил оружие. — Успокойтесь ребята. Это Стёпа Молоток.

Молодое лицо, красное, вспотевшее, испуганное, да ещё и с дурацкими усиками из чёрного пушка, смотрело на напавших с таким страхом, что и описать-то сложно. Чёрные глаза метались от одного человека к другому, круглые, крупные.

— Кто? — Спросил Вадим.

— Стёпа Молоток… Молотов вернее. Внук одной нашей…

— Стоять! Оружие на землю! Руки поднять! — Донёсся сзади голос, явно не терпящий неповиновения.

Четвёрка сделала всё как приказывали.

Борис Климентьевич обернулся, а за тем и остальные.

Среди полянки, заросшей не аппетитными грибами, стояла бабка. С широким тазом, морщинистым, истинно деревенским лицом, погрубевшим от нелёгкой жизни. Тело бабки скрывалось под кустарным защитным костюмом, сделанном из спортивного костюма времён олимпиады восьмидесятого года, сварочных перчаток и резиновых сапог. Но кому всё это было нужно, кто на всё это смотрел, когда на них дулом глядело ружьё? Ответ очевиден и не нуждается в написании.

— Нюрушка.… Это же я… Боря. — Пытаясь улыбаться, сказал старик.

— Да узнала я тебя старого чёрта. Но это не значит, что тебе можно расслабляться. Подними руки повыше и не двигайся. А ты вставай, давай непутёвый, ох, как же тебя только в ГАИ взяли.

Внучок поднялся на ноги и сам догадался собрать оружие недоброжелателей.

— Нюра, недоразумение это. — Стал оправдываться Борис Климентьевич. — Не хотели мы ему навредить.

— Ага, не хотел. — Бабка подошла ближе. — Как в тот раз, когда он ещё маленький был, ты его по всей деревне с прутом гонял?

— Ну, баб Нюр, не надо ща про это. — Попросил внук, смущаясь. Никто не заставит молодого парня смущаться больше чем родня, ну разве что голая девушка.

— Нюра, итить твою налево! Опусти сраное ружьё! Я сосед твой, или кто?! Столько лет рядом прожили! Опусти, кому говорю! — Рассвирепел старик. — Жили всю жизнь душа в душу, почти как суженные, а ты на меня теперь ружьё… Дура!

Бабка ухмыльнулась и повесила оружие за спину.

— Отдай им их оружие Стёпа.

— Но баб Нюр…

— Делай что сказано.

Внук с недовольством отдал автоматы чужакам.

Старушка подошла к Борису Климентьевичу и обняла.

— Ты где чёрт плешивый пропадал? Я уж думала и тебя того… схорчили.

— К Семёну ездил, однокашнику моему. Меня там зеки схватили и в колонию увезли. Вот там я и был всё это время, пока эти люди не помогли сбежать.

Бабка опустила деда.

— А от деревни нашей за эту пору, вот только это и осталось. — Старуха посмотрела на округу. — И я ещё.

— Неужели все погибли? — Испугался Борис Климентьевич. Словно только сейчас понял, что такое могло случиться.

— Ага. Зверьё лесное, да скотина домашняя взбесилась и всех пережрала. Я чудом уцелела. Мужнино ружьё взяла и выжила.

— А потом я её нашёл. — Толи похвастался, толи просто озвучил факт Стёпа, стряхивая грязь с чёрно-зелёной куртки ДПС.

— Зайдёте к нам, или к транспорту своему сразу вернётесь? — Спросила бабка.

— Лучше вы к нам. — Сказал ей на это Вадим. — Вам здесь лучше не оставаться.

— А куда ещё ехать? Некуда ведь? — Бабка опечалилась. — По радио говорили, что эта дрянь уже до Перми добралась.

— Как это нет смысла баб Нюр? — Запротестовал внучок. — А вдруг опять твари вернуться? Мы ведь их слышали по ночам. Вдвоём нас быстро прихлопнут.

— Помолчи Стёпа. — Попросила бабка. — Тебя я оставаться не заставляю. Это я уже жизнь прожила, а тебе ещё жить да жить. Так что ты и езжай с ними.

— Не я без…

По округе разнёсся рёв, экранирующий от стволов деревьев.