Неожиданно появившаяся личная жизнь совсем голову задурила, надо же. Вот правильно говорят, что нельзя погружаться в отношения, в мужчину, ни к чему хорошему это не приведет…

— Надо, — отрезаю я, параллельно открывая на рабочем ноуте сайт авиабилетов, — сегодня вечером буду у вас.

— Кать…

— Все, береги себя, дорогая. И прости меня…

— Да за что? Это ты меня прости…

Я прекращаю этот поток ненужных извинений, отключаюсь.

Не до того.

У Машки все хорошо, она под присмотром, риска уже нет, но, зная Вадима, из больницы ее никто не выпустит теперь еще долго. Да и потом, как с писаной торбой носится будет с ней. В такой ситуации опять просить за Соньку — немыслимое нахальство. Так и друзей потерять можно, терпение-то не безгранично.

Да и пора уже самой, своими силами…

Значит, Машка пусть отдыхает на сохранении, Вадим — под окнами патологии, его родители — на море.

Это будет правильно.

Порядочно.

А мне надо срочно заняться логистикой.

И у Васильева отпроситься… Черт, как все не вовремя! Только работать начала! Ну кому нужен работник, который отпрашивается на втором рабочем дне? Да и вообще… Кому нужна мамочка с ребенком? Нас, таких, нигде не ждут с раскрытыми объятиями, предвидя все ужасы дальнейшей работы: бесконечное отпрашивания, больничные, невозможность оставить на сверхурочные, на выходные упросить поработать… Я это все знаю, на своей шкуре испытала.

Но деваться некуда.

Ребенок не может воспитываться собакой.

У собаки тоже нервы не железные.

Коллеги косятся на мое нервное лицо, с красными пятнами, но помалкивают.

А я мало что замечаю вокруг, погруженная в поиск вариантов дороги. Естественно, самолет. Лоукостер? Скорее всего. Если вечерний рейс, то я на месте уже через два часа, затем забрать Соньку, созвониться с мамой, но это можно будет сделать по пути, и ехать к ней, в деревню. На ночь глядя… Но выбора нет. Если все удачно получится, то я утренним рейсом вернусь и на работу опоздаю буквально на полдня…

В каком я при этом буду состоянии и смогу ли работать в лаборатории, соблюдая все правила техники безопасности, неизвестно. Но выбор у меня небольшой…

— Екатерина Михайловна, все у вас в порядке?

Голос Васильева раздается, как гром среди ясного неба, заставляет подпрыгнуть. Я пугаюсь, таращу глаза, соображая, как себя вести сейчас. Я на рабочем месте занимаюсь нерабочими вещами. И меня на этом деле застукало начальство… Круто, Катя. Круче и быть не может!

Хотя…

Будем извлекать выгоду из положения, да?

— Евгений Федорович, простите пожалуйста, но у меня форс-мажор, — спокойно отвечаю я, поднимаясь с кресла, но Васильев, махнув рукой, чтоб садилась обратно, берет стул у соседнего стола, устраивается напротив.

Я оглядываюсь, понимая, что никого, кроме нас, уже нет в помещении. Это что, уже рабочий день завершен? Ничего себе я…

— Рассказывайте, Катя.

Я делаю паузу, обдумывая разговор и построение фраз, но затем выдыхаю. Черт с ним. Как будет, так и будет.

И рассказываю все по порядку. Про Соньку, про Машку и про форс-мажор, из-за которого мне нужно полдня завтра.

Васильев думает, барабаня пальцами по столешнице.

— Катя… Вы же понимаете, что сейчас на испытательном сроке?

Черт… Вот оно. Кажется, меня сейчас просто пошлют. И будут правы.

Держись с достоинством, Катя.

— Да, конечно.

— Хорошо… Я, признаться, упустил из виду то, что вы у нас практикантка… И проживаете в гостинице… Уже, практически, принял вас в штат…

Держись, Катя, просто держись…

— Евгений Федорович, я вас уверяю…

— Нет-нет… Подождите… Давайте поступим так. Вы же, если у нас все сложится, а, судя по сегодняшнему рабочему дню, это случится непременно, планировали жить в Москве? Другого варианта взаимодействия у нас пока что нет, в любом случае… Удаленно по этой теме мы не работаем…

— Да, конечно…

— И планировали перевозить дочь сюда? Устраивать ее в сад?

— Да, но…

— Тогда предлагаю вам немного ускорить события. У нас есть сад, для детей сотрудников Центра исследований… То есть, не только для них, конечно же, но для тех, кто работает… Скажем так, в смежных организациях, объединённых общими направлениями… э-э-э… неважно. Короче говоря, есть сад. Он здесь неподалеку. И еще у нас есть некоторый резерв для сотрудников, касаемо служебного жилья. Конечно, там не настолько комфортно, как вам сейчас в гостинице, это что-то больше похожее на гостинки, крошечные квартирки… Но в будущем есть возможность встать в очередь на получение служебного жилья для семейных людей… Это, если не удастся взять свое жилье в ипотеку. Кстати, у нас заключен договор с банком на дополнительные льготы… Понимаете, государство поддерживает своих граждан… Ну и руководство Центра тоже, конечно же…

— Евгений Федорович… — я не верю в то, что сейчас услышала. Мне реально хотят помочь? Мне выделят сад и жилье? Правда, что ли? А так вообще бывает в наше время? Это не шутка? Нет?

— Катя, я прошу вас подумать прямо сейчас. Это, конечно, быстро, и вы на испытательном сроке… Но, я думаю, мне не откажут…

— Евгений Федорович… Я даже не знаю, что и сказать…

— Соглашайтесь, Катя, — он смотрит прямо, и взгляд его, спокойный и честный, импонирует и заставляет поверить словам, — и не ищите подвох. А еще не думайте, что я — альтруист. Ни в коем случае! У меня, знаете ли, серьезный шкурный интерес здесь. Вы меня очень устраиваете, как сотрудник, и я прекрасно понимаю, что такое маленький ребенок… У самого уже внуки. Вы можете отвезти дочь к матери и потом дергаться, переживать, думать, что случилось-не случилось… Когда ребенок далеко, это сложно. Ощущение беспомощности подавляет. В итоге, вы можете быть неаккуратны в работе, не точны, медлительны… Это скажется на качестве исследований и на мыслительной деятельности. А я вас беру в основном именно из-за последнего… Так что мне легче немного напрячь своих коллег, устроить вас так, чтоб ничего не отвлекало от работы, чем наблюдать, как вы рвете себе нервы, думая о дочери.