«Греши, раз индульгенция на всё есть!»

Усильем волевым отогнала

под вечер – дум, горластых, как сороки,

стаю назойливую. Рисовала. Подмела.

Чтобы отвлечься, даже сделала уроки

(освобождает много времени отличная

память, и скорость, временами неприличная)

Прекрасный навык – ничего не ждать.

Само к нам то, что нужно нам, приходит.

Всегда заслужены и радость, и беда.

"Зачем-то", "для чего-то". Будто Один,

повешенный за ногу к Иггдрасилю,

для мудрости, вниз головой висела та,

в ком – чаши и мечи 3 . На шведской стенке. Думала:

– Чтоб фокус на одном был, это здорово.

Не позвонит, так тихо буду дурой я.

А наберёт – познает непокорную.

Своим порывом я представить всё могу.

Вот только б доступ не терять к ключам в мозгу!

В своих покоях, наполняясь мыслями

а) про Царёв крах, б) как взять корону,

с ней, как с сестрой, поговорить решил Ян.

Так нужен нам порой, кто духом сроден!

Не думал вовсе он про извращения.

Скорее, ждал подсказки: вещей девы снов.

Он головою вверх, она – ногами.

Картинки представляем параллельно.

У Лоры – в джинсах телефон, в кармане.

У Яна он в руках. Постель застелена,

открыта записная книжка с номером.

Висит, согнув колени, та, к кому звонок.

– Привет. Ты помнишь, кто? – Конечно. Добрый вечер.

– Есть планы на сегодня? – Как сказать…

– Ну, если нет, давай назначим встречу.

Мы можем посидеть да поболтать.

– Давай. Но где? – Я за тобой заеду.

Диктуй свой адрес. Буду у подъезда. –

…и было утро. Мачтой вверх, вниз дном,

близняшке второпях письмо черкнула.

Не беспокоиться просила ни о чём:

– Посмотрим, единица или нуль я.

Ни головы, ни сердца ни тревожь.

С собой взяла на всякий случай нож. –

Смотрела в зеркало, себя не видя, Лора.

Инесса ей казалась в очертаниях.

– Сошлись с тобой… как бык с тореадором, –

вслух объявила, стрелки начертив вдоль век.

Из черт её явилась Клеопатра.

Парик дополнил. In nomine Domini Patris

и далее по формуле. На улицу

в потёмках выступила. Ветер веял с моря.

Под ним она, стараясь не сутулиться,

шла до указанного адреса, не доле.

Соседний дом означен был ей – точкой.

Так страховалась, без причин, отцова дочка.

Затормозил "Рэндж Ровер" чёрный. – Как дела? –

за спущенным стеклом лицо – улыбчиво.

– Прекрасно. Для тебя их берегла, –

правдиво, но сарказмом слабость выставить –

святое. – Что б хотела ты сейчас?

– Мы можем выпить. Угощаешь ты как раз. –

В машину села. Нет ни страха… ничего,

кроме уверенности: всё на свете правильно.

На профиль в бликах фар смотря его,

боковым зреньем, сознавала равенство

момента здешнего и райских кущ во сне.

Моменты жизни подарили ей… и мне.

– Зачем тебе весь этот маскарад?

Скрываешься в чужачке от кого-то?

– В нём я – не я. Грим носят все подряд.

Под маской – уязвимый слишком… кто-то.

Самим же нам порою незнакомый.

– Тебе неплохо в чёрном. Хорошо, да.

Под траур мой сегодняшний как раз.

Отец ушёл, как век златой, под землю.

– Я соболезную. – Не стоит. Знаешь, в нас

похоже многое. Поэтому и здесь мы.

Умеешь ты молчать? – Молчать не трудно.

Сложнее выражать всё словом скудным.

– Коварны женщины, когда они молчат.

А прочие сболтнут подруге. – В этом

спокоен можешь быть. Я в этот час –

не женщина. Копилкой быть секретов

привычно мне. Рассказы от сестры,

от матери, знакомых наших слышу, и

храню в замке. Сама же, и сказав,

непонятой я ими бы осталась.

– Но почему? – Разрушен батискаф,

выныриваю; но не дышат жабры