– Сядь! – сказал Саксум, открывая глаза. – И не ори!.. Чего ты орёшь?! Хочешь, чтоб пришли и успокоили?!.. – он приподнялся на локтях и строго посмотрел на своего напарника, застывшего посреди шатра. – Сядь!.. – (Кепа сел). – Поздно метаться! Твой плащ уже все видели, понимаешь?.. Ты его теперь хоть сожги, хоть закопай. Хоть на ленточки распусти и съешь. Ты теперь всё равно… этот… как его… мидд уа тишег-гер – красный человек… У меня на родине говорят: в своём селении у тебя есть имя, в чужом селении – только одежда. Видел – двое ускакали? Через три дня уже вся округа до самого Туггурта будет знать, что к Такфаринасу едет какой-то красный человек. Мидд уа тишег-гер, понимаешь… С письмом от кесаря Тиберия.

– Так что ж теперь делать? – потерянно спросил Кепа.

– Соответствовать… – спокойно сказал Саксум, вновь откидывая голову на котомку. – Ты теперь – важная персона. Так что – соответствовать… – он усмехнулся. – Ну и задний проход разминать. На всякий, понимаешь, случай… Ладно, красный человек, будущий командир турмы, спокойной ночи!..

Вечером следующего дня отряд Амекрана передал Саксума и Кепу другой группе всадников. Эти все были, как на подбор, в традиционных светло-голубых плащах-алашо и такого же цвета тюрбанах-лисамах, закрывающих лицо до самых глаз. В отличие от босоногих спутников Амекрана, все всадники нового отряда были обуты в кожаные сандалии-ибузаганы. У многих на шее или на поясе висели на цепочках амулеты – серебряные фигурки быков, леопардов, верблюдов. Сразу чувствовалось, что всадники эти не из простых, что это – один из отрядов «гвардии» Такфаринаса, элитных подразделений повстанческой армии, набранных из богатых представителей местных племён и имевших львиную долю в любой добыче.

Сам Амекран, отправив своих подчинённых назад, присоединился к новому отряду. Но если среди своих полуголых попутчиков Амекран, благодаря своему добротному плащу и роскошным ножнам, смотрелся, как аурихалковый дупондий в пригоршне затёртых бронзовых ассов, то в новой компании он уже сам выглядел, как старый почерневший асс в россыпи благородных серебряных денариев.

Саксуму понравилось это, только что пришедшее ему на ум, сравнение и он поспешил поделиться им с Кепой.

– А мы с тобой тогда кто в этом кошельке с монетами? – хмыкнув, спросил декуриона напарник.

– Мы?.. – Саксум задумался. – Ну, я-то, пожалуй, сойду за обычный сестертий. А ты, понимаешь, – бери выше – ты в своём плаще на целый аурей потянешь.

Кепа опять хмыкнул:

– Сестертий с ауреем, говоришь. Может быть, может быть… Вот только, сдаётся мне, декурион, мы с тобой не настоящие монеты, а… как бы это… поддельные… А знаешь, что с поддельными монетами делают, когда находят?.. Молотком плющат. И – на переплавку… – он поёжился. – Что-то мне опять ссыкотно, командир. И чем дальше – тем ссыкотней.

Саксум с любопытством посмотрел на своего напарника.

– Никак, взрослеешь, красный человек?.. Ну что ж, в самый раз… – он помолчал и добавил задумчиво: – В самый раз…

Никакой крепостной башни, как это было обозначено на карте Мания Карзиана, на местности в действительности не оказалось. Вообще не оказалось ничего, хотя бы отдалённо напоминающего крепость. Туггурт предстал перед спутниками самой обыкновенной, хотя и довольно большой, деревней. Несколько десятков приземистых плоскоголовых домов, слепленных из местной красноватой глины, жались боками друг к другу, теснились вокруг сочно-зелёного пятна оазиса у подножия невысокой горы, карабкались по её жёлто-коричневым, изрытым овражными разлогами, голым склонам. Рядом с деревней – пёстро-лоскутным, всех оттенков серого цвета, ковром, расстеленным прямо на негостеприимной, песчано-каменистой почве, – раскинулся большой палаточный городок: не менее трёх сотен разновеликих шатров – от небольших, четырёх-шестиместных, до огромных, на несколько десятков человек. Над деревней и над палаточным городком тут и там поднимались голубоватые дымки многочисленных костров.

– Туггурт! – немного торжественно сказал старший команды сопровождения – как уже знал декурион, сотник по имени Мисипса, указывая Саксуму и Кепе на открывшийся перед ними с холма вид на столицу повстанческой армии. – Ар-ерем… Тар-ахамт уарер-н Такфаринас. Э-гмедх!

Саксум молча кивнул, зато «красный человек» Кепа счёл для себя обязательным отреагировать более эмоционально.

– Туггурт!.. Такфаринас!.. Моя понимать!.. – громко, как будто разговаривая с тугоухим, произнёс он, зачем-то коверкая романские слова и, наморщив лоб, добавил одно единственное выученное им за дорогу слово на местном наречии: – Схари! Хорошо!

Они спустились с холма, пересекли обширную, примыкающую к оазисной роще, луговину, на которой пасся огромный – в несколько сотен голов – табун лошадей, преодолели неглубокий, сплошь заросший прутняком, овраг, по дну которого резво бежал прозрачный ручеёк, и наконец въехали в пределы палаточного городка.

Вотчина неуловимого Такфаринаса, негласная столица повстанцев, эпицентр вот уже седьмой год бушующего в стране антироманского восстания, вблизи меньше всего напоминала военный лагерь. В распахнутых насквозь шатрах – в тенёчке, на сквознячке – сидели на коврах, возле дымящихся очагов, степенно беседующие мужчины; женщины, весело переговариваясь, хлопотали по хозяйству; голые ребятишки возились в дорожной пыли или, оглашая окрестности звонкими криками, целыми стайками носились между шатрами. Над деревней витали аппетитные запахи свежеиспечённых ячменных лепёшек и жареного на углях мяса.

Первые признаки армейской жизни обнаружились только в самом центре поселения. Пять шатров из тёмно-серой шерстяной ткани – один, центральный, огромный и четыре, стоящие вокруг него, чуть поменьше размером – были обнесены невысоким земляным валом с укреплёнными поверху рогатинами из жердей и плетёными из веток щитами. На воротах стоял караул: четверо солдат в боевой форме легионеров. Конных через ворота не пропускали. Спешившись и оставив лошадей у коновязи вблизи ворот, Мисипса, Амекран, Саксум и Кепа прошли внутрь; остальные остались снаружи.