Было хорошо. Волнения и переживания последних дней улеглись, и сейчас Саксум ощущал только покой и умиротворяющее спокойствие. И ещё – телесную и внутреннюю чистоту. И ещё – тепло в раненом плече, которое угрюмый неразговорчивый Вихард натёр какой-то своей, хитрой и едко, до слёз, пахнущей мазью.

Вокруг засыпал лагерь. И было немножко странно вот так вот лежать на непривычном ложе, под непривычным пологом нумидийского шатра, в стане недавних своих врагов, и тем не менее чувствовать себя дома. Он не испытывал этого чувства уже давно. Очень давно. Во всяком случае, за все девять лет своей службы он не испытал его нигде и ни разу. И было странно испытывать это тёплое детское чувство именно здесь – почти на краю мира, за сотни переходов от маленького глинобитного домика на берегу рыбного Кинеретского озера.

Саксум лежал на спине и смотрел вверх – на туго натянутую, полотняную крышу шатра. По крыше двигались странные размытые тени – это вокруг стоящей на сундуке масляной лампадки порхали залетевшие в шатёр ночные мотыльки. И мысли Саксума точно так же, как эти мотыльки, были просты и незамысловаты и парили, порхали, легко перелетая с одного предмета на другой. Только, в отличие от резвых мотыльков, мысли его были вялы и неторопливы.

Он как раз размышлял над тем, надо ли встать и затушить лампадку или уже – бог с ней – пусть себе горит, пока сама не погаснет, когда полог шатра чуть раздвинулся и в образовавшуюся щель проскользнула молодая женщина: высокая, стройная, завёрнутая в светло-зелёное тонкотканное покрывало-тасуварт.

Некоторое время Саксум и нежданная незнакомка молча смотрели друг на друга, а потом женщина быстро размотала тасуварт и сбросила его к своим ногам. Затем – обнажённая – вышагнула из него, как пенорождённая Афродита из прибоя, рассыпала, тряхнув головой, по мраморным плечам роскошные чёрные кудри и низким, чуть хрипловатым голосом, от которого декуриона бросило в счастливый жар, произнесла на родном для Саксума языке, на языке, которого он не слышал со дня гибели Ашера:

– Я – Хавива. Меня прислал Такфаринас…

– Юст, послушай, – сказал Саксум, – я тебя в сотый раз прошу – передумай! Ещё не поздно! Если мы сейчас отвернём на юг и через Верблюжье Седло уйдём на плоскогорье, то у нас будет свобода манёвра. Мы можем оставить на перевале одну когорту, и она заткнёт его, как пробка кувшин. Долабелле придётся идти в обход, а это – дней двадцать пути, не меньше… Зачем тебе эта Кесария?! Золота тебе мало?! Да бог с ним, с этим золотом! В Мавретании ещё много мест, где есть чем поживиться! Хочешь, пойдём на запад, далеко на запад.

На Юсаден или ещё дальше – на Тагафай. Или даже на Тамесмат. Это всё, по слухам, – очень богатые города. Ты там ещё не бывал. С них можно взять очень хорошую дань… И, самое главное, туда никогда не пойдёт Долабелла… А потом, ближе к осени, перевалим через Адрар-н-Дерн и вдоль пустыни вернёмся обратно в Туггурт… А так мы сами себя загоняем в ловушку! Ну вот, перевалим мы Джурджур, выйдем к Типасе, Птолемей подтянет туда из Кесарии своё войско. А сзади Долабелла со своим легионом нас подожмёт. И окажемся мы, понимаешь, как между молотом и наковальней!.. И кстати, откуда ты знаешь, что на уме у Долабеллы? Может, у них с Манием Карзианом ещё какой сюрприз для нас приготовлен. Может, они давно уже гонцов к Тиберию заслали, и сейчас от Испании штук пятьдесят трирем к африканскому побережью идёт. Ты как относишься к десанту в своём тылу? А, Юст?..

Они стояли на склоне горы, поднявшись вверх от дороги примерно на четверть стадия. По дороге шло войско. В отличие от привычной для взгляда декуриона легионерской колонны, где строго регламентировался и неукоснительно выдерживался порядок следования пеших и конных подразделений, вспомогательных частей и обозов, войско Такфаринаса двигалось единым непрерывным потоком, в котором были перемешаны люди, кони, верблюды, маленькие, запряжённые осликами, тележки с нехитрым походным скарбом и огромные, влекомые волами, возы, нагруженные неподъёмными тюками свёрнутых шатров. Рядом, в одной колонне, двигались пешие и конные вооружённые воины, шли безоружные рабы-рабочие, ехали в телегах женщины, успевающие на ходу ещё и делать какую-нибудь сугубо домашнюю работу – перебирать нут или фасоль или что-нибудь шить-вышивать (в отличие от романской армии, многие мусуламии отправлялись в поход вместе со своими женщинами – кто с женой, а кто и с наложницей-рабыней). Тут же подростки-пастухи гнали небольшие, но многочисленные отары овец. Над колонной стояла пыль, слышался скрип колёс, шорох и шарканье многочисленных ног, крики погонщиков, овечье блеянье, приглушённый людской гомон.

Рядом с этим шумным и пёстрым нескончаемым потоком, на обочине, в тени огромного раскидистого кедра, паслись оставленные под присмотром негра-раба три совершенно разные нерассёдланные лошади: приземистая гнедая лошадка Такфаринаса; высоченный нисейский, почти безгривый жеребец Саксума – благородного золотистого оттенка; и буланая ширококостная сарматская кобыла сына предводителя мусуламиев Танана. Сам Танан шуршал камнями и хрустел валежником чуть выше и дальше по склону.

– Танан! – крикнул Такфаринас, с беспокойством вглядываясь в покрывающие склон густые заросли можжевельника и розмарина. – Не заходи за гребень! Там осыпи!.. Слышишь?!

– Ладно! – донеслось из-за кустов.

– Юст! – с горечью сказал Саксум. – Мне иногда кажется, что ты меня слушаешь, но совершенно не слышишь.

Такфаринас повернулся к нему.

– Я тебя прекрасно слышу, Симон. Я уже давно выучил наизусть всё, что ты мне говоришь. Мы уже почти месяц в пути, а ты мне изо дня в день твердишь одно и то же: зачем мы идём на Кесарию?! давай не пойдём на Кесарию!.. – он вздохнул. – Ты пойми, я ведь рвусь в Кесарию не из-за золота Птолемеев. Плевать мне на это золото! Я просто хочу, наконец, закончить эту, давно опостылевшую всем, войну!.. Ты видишь вон те руины?.. – Такфаринас указал беспалой рукой на жёлто-чёрные оплывшие развалины стадиях в десяти дальше по дороге. – Это – Авзея. Была Авзея. Столица изавиенов. Они предали меня и поплатились за это. Как видишь, я уже бывал в этих краях. Я уже один раз шёл на Кесарию. Два года тому назад. Тогда там правил Юба Второй… Предательство вождей изавиенов стоило мне тогда двух когорт и месяца времени. Пока я возился с Авзеей, пока я вешал и сажал на колья подлых изменников, Квинт Юний Блез сбил мои заслоны на горных дорогах и вышел в долину, а его сын со вторым легионом уже шёл от моря через Джурджур. А конница Юбы стояла на том берегу Шелифа. И мне пришлось уходить через Верблюжье Седло на плоскогорье… – Такфаринас пожевал губу и продолжил: – Если бы не мой брат Таманарт… мы бы сейчас с тобой не разговаривали… Таманарт почти сутки держал подступы к Верблюжьему Седлу. С двумя манипулами и одной алой против целого легиона…