Шрифт:
— Дело говоришь, дружинный! Не зря Божий суд ты выиграл!
— Да, молодец парень!
— Сам Господь его к нам послал!
— Ох, девки, я когда он гаркнул на нас, едва ли на землю не грохнулась! А когда посмотрел на меня, то аж в жар бросило! Любый он мне, ой любый!
Услышав последнюю фразу, оброненную разбитной, довольно миловидной бабой (не иначе как соломенной вдовушкой, с которой не столь и грешно неженатым плоть потешить), княжна, подарившая мне до того вполне благосклонный взгляд и даже чуть улыбнувшаяся, теперь же сердито нахмурилась. Хах, да это никак ревность! И ведь от Еруслана она меня спасла — не иначе как заметила в гриднице мои взгляды жаркие, не иначе как зацепил я красавицу высокого полета!
Впрочем, глупой улыбки, самой по себе появившейся на моих губах, Ростислава уже не увидела — гордо вскинув голову, она тронула коня пятками, посылая его прочь с площади. А ведь по-мужски в седле сидит, в портках, да еще и саадак с луком, и колчан со стрелами к седлу ее приторочены! Эх, огонь девка, настоящая амазонка! Точнее поляница — ну, согласно местным понятиям. А последние в свою очередь — наследие саровматов (сарматов), в воинских традициях которых было принято, чтобы женщины дрались наравне с мужчинами… Ведь часть разбитых гуннами сарматов слились со славянами, подарив нам такие вот исключения в лице дев-воинов! Хотя одно из самых могучих и многочисленных сарматских племен, уцелело в античной степной войне и здравствует по сей день, по-прежнему имея немалую силу! Это я об аланах, создавших свое царство на севере Кавказских гор, и пока еще не сокрушенных монголами…
Задумался я, а княжны уж и след простыл! Зато Еруслан остался на месте, стоит вот, смотрит… Немного раздраженный его ослиным упрямством — ведь проиграл же, что тебе еще нужно! — я посмотрел ему прямо в глаза, и с удивлением прочел в них молчаливое раскаяние и вину. Меня подобная перемена ошеломила — а дружинник дождавшись, когда я посмотрю на него, молча кивнул. Мол, извини, брат, ошибся! Изумленный, я примирительно кивнул в ответ — и только тогда ближник княжича развернулся ко мне спиной и последовал к своему скакуну…
Глава 15
Жарко, душно из-за многолюдства собравшихся в просторном шатре Батыя, украшенном шелками, парчей да позолотой. Темники-чингизиды и нойоны, прислуживающие за гостями хана рабы и развлекающие их рабыни, да не менее двух десятков избранных багатуров-телохранителей, именуемых тургаудами… Тяжело дышится княжичу из-за благовоний, коими обильно натерты полуобнаженные тела танцующих с вымученными улыбками хорезмийских, булгарских и мордуканских наложниц, удушливой вони пота, исходящей от немытых и жирных поганых, приближенных хана (а от него самого в особенности!), от одуряюще густого запаха вареной баранины, стоящей в мисках перед каждым из присутствующих. Вырваться бы с пира хоть на мгновение, вдохнуть чистого степного воздуха, напоминающего о родной земле! Но нет, нельзя: приходиться сидеть на подушке и подобострастно улыбаться при каждом взгляде постылого хана, да тут же поднимать чашку с кислым кумысом: мол, спасибо за угощения, о Великий!
Может духота, может шум от плясок блудных, может истошные визги шаманов поганых, не иначе, как бесами одержимых, так сильно утомили в этот раз княжича Федора, но сегодня вечером сильнее всего сжала сердце его тоска беспробудная! Тоска по дому, по матери, да по жене, красавице-гречанке Евпраксии, да по сыну их новорожденному, Ивану… Словно наяву представилось ему вдруг чистое лицо любимой супруги, объятия ее жаркие, голос воркующий, ласковый — особливо когда жена в любви ему признается… Вспомнился маленький, урчащий да пищащий изредка комочек, укрытый одеялком да пеленками, из-под которых изредка показывалась крохотная ручка с тоненькими пальчиками, да столь же крохотное личико с полузакрытыми глазками… Когда прощался с сыном Федор, как же сильно расплакался малыш! Горько так, жалостливо… Горько было и на сердце княжича — но не пустил он тогда тоску в него, понимал, что нужно к Батыю ехать, что должен он наказ отцовский исполнить, беду от княжества отвести!
А вот теперь тоска в сердце пробилась, сколько бы он не пытался ее в душу не пускать. Но ведь и как иначе? Уже несколько седьмиц посольство рязанское в ставку Батыеву прибыло, да что оно здесь увидело? Великое море людей, войско, коему нет на Руси равных. Поначалу, правда, оно было вполовину меньше — но и тогда казалось огромным, раза в три, а то и в четыре большим, чем рать отцовская, собранная со всех концов княжества! Но и хан тогда принял посланников Юрия Ингваревича благосклонно, ласково, дар им ответный преподнес в ответ на дары русичей — низкорослого монгольского коня да тугой составной лук достались княжичу в обмен на меха богатые, на серебряные да на золотые украшения и посуду… Богаты были дары рязанцев, да еще больше обещал отдать отец Федора, согласившись принять власть хана да отдавать в орду «выход» — десятую часть богатств всей земли ежегодно! Иными словами признавал он себя данником Батыя — и последний милостиво принял это, но послов оставил покуда при себе: мол, потешить да забавами порадовать монгольскими желал он своих новых данников!
И ведь, действительно, тешил — едва ли не каждый день справлялись «пиры» в шатре хана, где прежде всего шаманы сердца добрых христиан смущали, а после забавы блудные с красавицами-наложницами со всех концов земли, чингизидам подвластных, послов развращали. Последние их правда, избегали, зато поганые в радость с девами забавлялись, ни единожды по кругу пуская… Необычно это было в первые дни, стыдно и тягостно даже просто смотреть — но потом вроде привыкли. Да и со своим уставом в чужой монастырь ведь не ходят…
Но в последние дни княжич вдруг словно прозрел: понял он, что Батый не просто так их держит при себе да развлекает, нет! Он время тянет! Точнее сказать, тянул… Верные люди успели выведать, что татары ждут прихода тумен, воюющих в степи с половцами — а вскоре тумены эти и прибыли, и стала рать поганых уже едва ли не в семь раз больше рязанской! Недолгий дал хан отдых новоприбывшим, но вскоре и последние начали готовиться к продолжению похода — латать брони, ковать новые наконечники стрел, править клинки, починять повозки…