Причем так. как это сделал бы женщина, вроде как ничего особенного, но потереться успел.

Тим окаменел, прожигая в спине врача дыру. Но тот снова не вел и ухом. Вот это выдержка у мужика…

Или все-таки у не совсем мужика, или у совсем не мужика?

От этой мысли захихикала. Тим помрачнел еще больше, взглядом обещая скорую расправу, как только пойду на поправку.

И в уголках губ врача, что склонился и давал команды следить за пальцем и прочие в том же духе, тоже появилась улыбка. Едва заметная, но черти в глазах говорили о многом.

— Ну, что, Елена, никаких настораживающих реакций не наблюдаю, но полежать, как минимум до завтра, придется. Утром возьмем дополнительные анализы и там уже будет видно, что делать с вами дальше. Не беспокоили в последнее время головные боли, снижение аппетита или отсутствие сексуального желания? Или странные реакции, ранее не свойственные, на привычные вещи?

— Нет, хотя. реакции, возможно…

— Да? И какие же? — Мужчина продолжал пытливо меня рассматривать. Именно рассматривать, словно не знал, чего от меня ожидать в следующий момент.

— Ну, я подверглась изнасилованию и меня какое-то время. тошнило от мужчин. — Промямлила, пунцовея.

— О! Ну, реакция не такая уж и ненормальная. Вы в полицию обращались? Нет? А можно узнать почему? — Тут он с подозрением глянул на Тима. Тот в ответ сверлил врача холодным взглядом.

— Так сложилось… — Пожала плечами. — Это не он, не смотрите на него так!

— Понятно. — Вынес для себя какой-то вердикт человек в белом халате и решил, ну надо же, представиться. — Кстати меня зовут Соловьев Борис Константинович и я — ваш лечащий врач. Специализируюсь на нервных расстройствах.

У меня аж глаза от опасения расширились:

— Я сумасшедшая по вашему?

Блондин со слегка специфически-смазливыми чертами лица, эдакий няшка, еще и слишком ухоженный, состроил серьезную физиономию.

— Ни в коем случае. Но, судя по тому, как описывали Ваше состояния очевидцы и фельдшеры скорой помощи, понаблюдать за Вами надо. — Борис Константинович опять покосился в сторону Тима.

У меня закрадывались сомнения по поводу его ориентации. И с каждым взглядом в сторону Тима этих сомнений становилось все больше и больше.

Но тут в палату вошла медсестра с подносом, на нем лежали таблетки и, мама моя, шприцы.

— Так что будете работать со мной. — Весь смех и вся томность из голоса и взгляда исчезли, стоило появиться мед персоналу. Мужчина как-то весь собрался, глаза заледенели, в голосе превалировали превосходство и властность.

Пришедшая девочка с обожанием смотрела на врача. Тот даже не поворачивал головы, когда давал ей указания по поводу моего лечения, одновременно записывая что-то в анамнез.

— Когда будут результаты обследования, сразу их ко мне на стол. И молодого человека устройте на ночь в палате. Если кто-то будет с претензиями, скажете, распоряжение от меня, если захотят, то пусть предъявят мне их лично.

И столько стали и сарказма оказалось в последней фразе, что стало понятно — кто придет возмущаться, очень об этом пожалеет.

— Елена, выздоравливайте, хорошо кушайте и, главное, не нервничайте.

С этими словами он вышел, а у сестрички, которая то краснела, то бледнела в его присутствии, вырвалось громкое:

— Уф…

— Такой строгий? — Поинтересовалась, по-прежнему с опаской рассматривая содержимое медицинского подноса.

— Не то слово!

— А так и не скажешь…

— Да мы тоже так думали. Как пришел, за ним начали бегать все свободные и не только женщины больницы. Ну как же — целый заведующий отделением, красавчик, не занятый. А он как включил режим монстра, так и все. Теперь только радуются, на глаза лишний раз если не попадутся. Выйдите, пожалуйста, — обернулась она к Тиму, — мне нужно сделать уколы.

Я умоляюще смотрела на Тима, он только ухмыльнулся, покачал головой и тихо закрыл за собой дверь.

Но он еще вернется и я с него не слезу, пока не расскажет все: и по поводу Глеба, и по поводу Красавчика и его сестры. Странный доктор отвлек от размышлений, но теперь вопросы зароились с новой силой. Слишком долго эти трое создавали вокруг меня информационный вакуум. Последствия мне не понравились.

Пусть или рассказывают хотя бы большую часть. Или… Или что? Выставить я их все равно не выставлю. Что же, придется, как Карлсону, применять "укрощение и дуракаваляние".