— Что Лена? — Тим уже догадывался к чему клонит Борис, но отгонял от себя мысль, как надоедливую, настолько она была страшной и несовместимой с тем будущим, на которое он уже настроился.

— Они ее на запчасти разберут, Змей. — Тихо, спокойно произнес Борис. Только подчеркивая страшную суть приговора. — На людях еще ничего не испытывалось, все на мышках. Даже на приматах еще нет. А тут — ходячий подопытный. Ее можно и родить заставить. Представляешь какой простор для деятельности? И сама в руки пришла. Кто ее хватится?

Тим тяжело сглотнул… Против этой многоголовой гидры, интересы которой начинались во многих кошельках, даже он со своими связями — тьфу на ровном месте. Плюнуть и растереть. И забыть.

— Но ты же не просто так этот разговор затеял? Есть варианты? И один из них… — Тим не успел договорить, когда его перебил Борис

— Дом, вернее лаборатория, которою по своей дурости и в поспешности выдала Анна.

— Ты уверен, что она там?

— Не уверен, но это лучше, чем ничего. С нашей стороны — информация, с их стороны — они закрывают глаза на некоторые детали. И не мешают нам жить.

Борис взял зажигалку и поднес огонек к листу с формулами.

— И все-таки, кто украл образец и кому продал? — Поинтересовался Тим.

— Тот кто продал — его уже нет в живых, прикончили как раз те, кому он образец и продавал. А кому… можно было бы узнать у сестры Глеба, только есть вероятность, что и ее уже нет в живых… Тот, кто отвалил такое бабло за образец, за подпольную лабораторию, просто так не оставит утечку. Что-то мне подсказывает, что и конфеты, и то, чем накормили Глеба, тоже не протестированные образцы. Чего именно — можно только догадываться, на наркотик не похоже. Мне гораздо интереснее как в это все Анна ввязалась? И не были ли целью подпольного химика Глеб и Демон со своими бойцами? Что скажешь?

Тим смотрел, как тетрадный лист тихо осыпается пеплом на паркетный пол и думал, что, если Борис во всем окажется прав, то на новое место жительства он поедет не один, но, вот, отнюдь не с ним, с Тимом.

Шли вторые сутки этого странного состояния. Я не могла спать, но и толком не бодрствовала, словно сомнамбула, сидела у кровати Глеба и таращилась то в пространство, то на его заострившиеся черты и все еще сероватого цвета кожу.

Где-то сзади Саша или стучал по клавиатуре ноутбука, или вполголоса с кем-то разговаривал. Сейчас он говорил о каких-то поставках. Я особо не вникала.

Тим и Демон сменяли друг друга каждые сутки, но приходили, спрашивали как дела, ели и заваливались с пать на одну из кроватей в палате. Четыре кровати, на одной из которых спала я, еще на одной — устроился Саша. Борис разрешил фактически всем жить во временном пристанище Глеба, скрепя зубами и сверкая глазами. Забавный.

Судя по внутренним часам, скоро должна прийти сестра, принести еду. Меня больше не кололи, только давали витамины, но Борис то и дело наведывался и контролировал не только состояние Глеба, но и меня расспрашивал с маниакальной настойчивостью о самочувствии и желаниях, реакциях.

По его внешнему виду становилось заметно, что последние двое суток дались тяжело не только нам. Если раньше я Бориса видела несколько манерным, прилизанным до тошноты: ни пятнышка на халате, ни отросшей щетины, ни одной выбивающейся из прически прядки, даже когда он нарочно ерошил свою блондинистую шевелюру.

Сейчас же явная трехдневная щетина хоть и придавала ему шарма, но и говорила о некоторой запущенности, скулы заострились, кожа казалась бледнее, а в глазах застыла тревога.

Вчера вечером он вызвал к себе Тима, не знаю о чем они разговаривали, Тим так и н признался, но и он теперь нет-нет, но терял контроль над эмоциями и то хмурился, впадая в длительные размышления, то его взгляд останавливался на мне и застывал. Что происходило в голове Змея — загадка. Но в глазах плескались отчаяние и решимость.

От этих эмоций и его уходов "внутрь себя" становилось страшно.

Анна пропала. Ее так и не смогли найти, ни у друзей, ни у знакомых. Возможно, именно это беспокоило Бориса и Тима. Не натворит ли она еще бед или не натворит ли бед Глеб, когда очнется и поймет, что ее обвиняют во всех смертных грехах? Пусть и заслуженно. Но я же видела, как он реагировал на обвинения в ее адрес, которые предъявлял Тим. Во всем, что касалось собственной сестры, Глеб не видел дальше собственного носа. И не пытался даже увидеть.

Я провела по щеке Белого пальцами. Отросшая щетина кололась и начала скрывать очаровательную ямочку на подбородке. Когда Глеб улыбался, именно улыбался, а не ухмылялся, еще одна появлялась на правой щеке.

Если бы не вечная настороженность, вспыльчивость, циничность, нежелание видеть положительные стороны в событиях, вещах и людях, излишняя жестокость, то Глеб был бы идеальным мужчиной. Его красоту не портил ни кривоватый нос, ни шрам, а заботливость, цельность, грубоватая доброта, цепкий ум, наглость, уверенность в себе, добавляли шарма и привлекательности.