— Тогда, пожалуйста, вот за этим Опелем. — И я для точности проговорила номер.

Ехали мы около часа, пока серая машина с его пассажиром привела нас к автовокзалу. Похоже, Тим решил поступить в лучших традициях “меня”, если можно так выразиться. Т. е., попросту, — сбежать.

Не думаю, что его испугали или хотя бы обеспокоили разборки с полицией или возможные претензии Бориса по поводу нанесения ему телесных повреждений. Похоже, бежал он от самого себя.

Торопливо рассчитавшись с таксистом, поспешила в сторону большой площади перед вокзалом. Но идти далеко не пришлось. Тим обнаружился на одной из скамеек небольшого сквера. Он сидел в тени хвойных и вертел в руке зажигалку. Видимо, сильно приспичило курить, в такие моменты он всегда вытаскивал одно из напоминаний о его привычке и вертел в руках, так и не решаясь нарушить данное самому себе слово.

Змей смотрел на вещицу несколько секунд, а потом швырнул ее в урну. С силой. Закрыл глаза и вытянул ноги, откинувшись. В общем, принял свою любимую позу для размышлений. А я наблюдала, стоя невдалеке и понимала, что знаю о них троих уже слишком много. Привычки — только верхушка айсберга.

Я не стала скрываться. Скамейка оказалась ледяной, но и не удивительно, март выдался холодным, повсюду еще лежал снег. Пусть ноздреватый, грязный, но он весьма успешно сопротивлялся теплу.

Тим приоткрыл один глаз и опять закрыл, не двигаясь и не поворачиваясь, не заговаривая.

Он был таким же холодным, как и воздух вокруг, как дерево подо мной и как мои пальцы — я так спешила, что забыла дома перчатки.

Но не это оказалось самым неприятным. Его взгляд. Абсолютно потухший, выцветший. Ни страсти, ни злости. Ни-че-го.

Заговорила первой сама:

— Если тебе интересно, у Бориса — слабое сотрясение и гематомы по всему телу. Переломов нет, внутренних повреждений — тоже. Силь хотела все-таки обратиться в полицию, но он запретил. Смеялся. Сказал, что ты еще сдерживался, судя по результатам. Или совсем потерял сноровку.

Тим молчал.

— Ты зачем вообще приехал?

И он соизволил открыть рот:

— Какая теперь разница.

В самом деле. Какая теперь разница?

— Надолго? — Я видела, как непоседливый малыш гонял голубей, пытавшихся что-то выкопать в оплывшем снегу. Он так заразительно смеялся, что невольно улыбнулась и сама, не смотря на осеннюю слякоть в душе.

— Планировал на неделю.

— Тогда пойдем.

И только теперь я решилась обернуться. Он смотрел сквозь меня. Глаза ничего не выражали. Пустые. Холодные. Отрешенные.

— Я собирался уезжать.

— И поэтому даже не пошел за билетом? — Я усмехнулась. Потянувшись, взяла его за руку и потянула, вставая. Он тоже без перчаток. Но руки теплые. По-привычке завернулась в такое уютное и родное.

Глаза в глаза. Серые омуты приобрели цвет грозового неба. Встал рядом, подхватил сумку.

— Поехали.

Голос Змея оказался под стать глазам. Хриплый. Я шла следом, внутренне ликуя.

Он все-таки приехал.

И без лишних слов понятно зачем.

Извиниться.

Приехал. Сам.

Оставил там Сашу и Глеба. А вот за этот поступок можно и поворчать. Но потом.

Сейчас же я шла по заснеженной площади к стоянке такси вслед за мужчиной, что примчался. Не смотря на все мои обиды. Несмотря на его пятимесячное молчание. Я за все это спрошу. Опять же — потом.

Утепленная, но, короткая, куртка и так любимые Глебом и Тимом джинсы в облипку — не скрывали ни длины ног, ни упругих ягодиц. Тяжелые ботинки подчеркивали общую брутальность образа. Тим шел без шапки, темные прямые волосы шелковым водопадом свободно спускались по плечам. Почему-то они остались не собранными, как обычно.

Прохожие оборачивались ему вслед, в том числе и женщины. С чего он вообще решил, что не может привлечь внимание противоположного пола? Даже избалованная мужиками Силь сразу отреагировала.

Двойственные желания разрывали: желание стучать по нему, Змею, кулаками и кричать, пока не осознает все, в чем он был не прав или привязать его к кровати… И…

Я облизнулась. Второй вариант казался гораздо более занимательным.

Ягодицы остановились.

Застигнутая врасплох не успела скрыть вожделения и предвкушения.

Тим криво усмехнулся и рывком притянул к себе.

— Тут нельзя, это неприлично. — Успела прошептать, прежде чем знакомый аромат окутал и отключил полностью сопротивление, а сухие, полные губы впечатались в мой рот. С силой. С силой ответила.

И кто кого наказывал, не знал он, не знала и я. Я даже не понимала какой смысл в этих месяцах? Как я жила без него, без них?

Все остальные, да простит меня Борис, временные безликие подделки. Они не заменят ни сложного вкуса, ни любимого аромата, ни бескрайних, сметающих все разумные доводы, эмоций.