Просто не сможет.

Не сможет глядеть на осточертевшего Петьку. Беспомощного Илью. Молчаливую Лидку.

Она постояла в коридоре, прижимаясь спиной к засаленным обоям. На кухне гремели голоса, мать всхлипывала и звякала стаканом. Аяна знала, что наутро она и не вспомнит о Машке, всё придётся рассказывать с начала.

Не выдержав, Аяна подхватила ветровку, сунула сигареты в карман и выбежала в подъезд, не закрывая за собой дверь.

Солнце уже скрылось за домами, но сумерки запоздали где-то по дороге к ночи. Прохлада ручьями бежала по асфальту, покалывала щёки и заползала под тонкую ветровку, а сломанную лавочку у подъезда завалило пожухлой листвой. Осень…

Аяна присела на лавку, скрестила длинные ноги и закурила. Щелкнула зажигалка, осветила тёплым огоньком её бледное лицо. Мимо пробежала соседка, по обыкновению и не подумав поздороваться, – женщина с идеальной осанкой и надменным лицом, существо из другого мира. Аяна проводила соседку пустым взглядом. Из их квартиры доносились приглушённые голоса, мать рыдала, а сероглазый курил, высунув лицо в приоткрытую форточку. Заметив Аяну, он погрозил ей пальцем и выбросил бычок на улицу. А потом плотно закрыл окно, отсекая разговоры.

К лавочке подбежал Санёк, взъерошенный и раскрасневшийся. Короткие шорты и нестираная футболка потемнели от пыли, но Санёк рухнул рядом с сестрой совершенно счастливым. Вытянул руку.

– Чего? – спросила она неодобрительно и затянулась.

– Дай сигарету.

– А ничего тебе больше не дать?

– Жрать ещё хочется, но и сигареты хватит.

– Иди отсюда, – посоветовала Аяна. – Мелкий ещё.

– Дура, – вспылил Санёк, слетая с лавки, будто она стала раскалённой. – А ещё сестра называется!

И умчался обратно на футбольное поле гонять свой дурацкий мячик до посинения с такими же безмозглыми пацанами, до которых родителям нет никакого дела. Откинувшись на спинку, Аяна выдохнула дым в пустое небо – прохлада лизнула ее лицо, в животе противно заурчало.

Небо наливалось темным, по двору расползались изломанные тени. Прохожих становилось все меньше, но они то и дело бросали на Аяну осуждающие взгляды: надо же, такая молоденькая, такая симпатичная, с раскосыми черными глазами, а все туда же. Смолит без малейшего стеснения.

Сплюнув, Аяна затушила окурок о лавочку и бросила его на асфальт. Надо возвращаться и кормить Петьку, разминать больные ноги Ильи перед сном. Утром будить всех в школу.

Бедная Машка…

Пару лет назад они уже переживали это горе. Ужасная трагедия, как же так, бла-бла, все сочувствовали и качали головами. Потирая плечи, Аяна вспоминала.

Его звали Лёшкой, он был беззлобным и непослушным. Постоянно терял то шарф, то варежки, в столовой съедал еду из чужих тарелок, даже если кто-то уже орудовал там ложкой. Лёшка шепелявил, но отлично бегал, и поэтому физрук постоянно защищал его перед остальными учителями, отправлял на всякие соревнования.

Зимой Лёшка свалился с горки, оступился, наверное. Рухнул в сугроб, никто и не заметил. Нашли брата только на следующий день, окоченевшего, бело-синего. Мать тогда пила и плакала, а Лидка, совсем ещё крошечная, беспечно перебирала на полу кубики. Эта картина врезалась в память на всю жизнь.

Аяна тогда выплакала все глаза – ей дико было, что Лёшка, еще недавно крутившийся под ногами, может вот так исчезнуть. Умереть. Замерзнуть. Она ждала, когда Лёшка вернётся, чумазый и большеротый, но он больше не пришёл. Первая встреча со смертью стала болезненной, брат возвращался во снах, синий и остекленевший, тянул руки и молчал, а Аяна просила прощения.

Но Лёшка удивительно быстро забылся – они никогда не вспоминали о нём, все его вещи перешли к Саньку и стали его обычными вещами. В квартире не осталось ничего, что было бы Лёшкиным. Порой Аяна думала, что его и не существовало вовсе, – просто приснился лишний брат, да и всё на этом.

Теперь и Машку затянет паутиной, вырежет из памяти временем. Жалко. Машка была хорошая…

Запищал домофон, и из подъезда вышли оперативники. Аяна, незаметно для себя закурившая снова, встретила их молчанием. Выпустила дым из лёгких. Стряхнула пепел на асфальт.

– Не маловата ещё для сигарет? – спросил второй, со сросшимися бровями.

– Не маловата, – отозвалась она спокойно. – Чего-нибудь узнали?

– Да что тут узнаешь… Всегда так живёте, да? Мамка пьёт?

– Пьёт, – кивнула Аяна. – Но нас много, справляемся.

Мужчины присели на сломанную лавку, смели листву руками. Сгорбленная Аяна между ними показалась себе сущим ребёнком.

– Так нельзя. Понимаешь, что это неправильно? – спросил сероглазый, заглядывая Аяне в глаза. – Мы можем помочь.