— А так можно? Никогда не слышал.

— Не врете?

— А даже если бы и знал, как это сделать, не пошел бы. Мне за такую самоволку никто не заплатит. А бесплатно жизнью своею рисковать — дураков нет.

— Вот вам пять тысяч рублей. Если принесете мне шар, получите еще десять таких бумажек. Понятно объясняю? Мне он нужен.

— Премного благодарен. За мной дело не станет, обязательно разыщу. Запомните, меня зовут «Корябеда»! Мне надо где-то расписаться?

— Нет. Успеха вам, Корябеда. Старайтесь. И до новой встречи. Но предупреждаю, не пытайтесь продать шар кому-нибудь другому. Это опасно. Умрете лютой смертью. Понятно? А сейчас позовите своего коллегу.

И от второго старателя, по кличке «Обормот», Мозес не узнал ничего нового. В Зоне тот бывал уже несколько раз. Чужие предметы выносил, все честно передал Мазину, но шара не видел. Без разрешения в особняк не проникал. Никогда не слышал, что в особняк можно попасть как-то иначе. Сам он проникал в особняк только через крышу. Пять тысяч взял, и обещал посодействовать с шаром. Если повезет. На предупреждение о лютой смерти, которая его настигнет, если он попробует продать шар кому-нибудь другому, отреагировал спокойно и с пониманием.

— Вам помогла встреча со старателями? — спросил Мазин, когда они остались вдвоем.

— Нет, — признался Мозес.

— Ненадежные ребята. Клички у них сомнительные. Хороших людей так не назовут.

— Обормот хуже, чем Корябеда?

— Нет. Один другого стоит. Особой разницы между ними нет. Оба — рожи протокольные. Не советую с ними связываться, все равно подведут, — признался Мазин. — Я хороших людей среди старателей не встречал.

— У меня нет выбора.

Мазин сочувственно пожал плечами.

— Хорошие люди в старатели не идут.

Мозесу показалось забавным, что человек из Чучемли искренне сочувствует ему. Среди людей попадаются странные экземпляры.

Мазин вдруг стал серьезным, как будто внезапно вспомнил что-то важное.

— Вам надо поговорить с одним человеком. Он больше всех знает про эти чудеса.

— Ученый? — спросил Мозес.

— Скорее наоборот.

— Это как?

— Он — фантаст. Я вам про него рассказывал по телефону.

Мозес не смог скрыть своего разочарования.

— Да. Припоминаю. Что-то такое вы мне говорили. Не думаю, что мне сможет помочь очередной выдумщик и фантазер из Чучемли.

— Молниев очень умный. Только он не местный. Приехал к нам недавно. Уже после того, как в Америке про Посещение заговорили.

— Вы знаете про Посещение?

— Дык, нам об этой заварухе Молниев и рассказал. Александр Владимирович. Подробно, будто сам там побывал. А еще сообщил, что и у нас в деревне что-то подобное происходит. Признаться, я не верил, что наши чудеса с американскими событиями связаны. Пока вы к нам не примчались, чтобы, значит, помощь нам оказать в расследовании, — сказал Мазин и рассмеялся, громко и с непонятным воодушевлением. — Хотите верьте, хотите нет, но Александр Владимирович предупреждал, что вы обязательно появитесь. Просил, чтобы мы вас не обижали и на вопросы отвечали честно, потому что это важно для науки.

— Интересный человек, считаете?

— Очень интересный. Я не всегда понимаю, что он говорит. Мне кажется, что он и сам не до конца понимает свои идеи. Однажды Молниев признался, что это для него не важно. Его, наоборот, радует, что умные люди находят в его словах что-то большее, чем то, что открылось ему. Он неоднократно заявлял, что высшая профессиональная доблесть настоящего фантаста в том и состоит, чтобы будить разум умных людей. Помогать им. Отыскивать идеи, которые без фантастического осмысления остаются невысказанными.

— В Америке тоже есть такие фантасты-романтики. Нельзя к ним относиться чересчур серьезно, но и игнорировать их идейки не следует. Я могу встретиться с Молниевым?

— Я спрошу у него. Уверен, что он согласится. Он любит поговорить, но не всегда. Когда он работает, то общаться с людьми отказывается.

И Молниев согласился.

Встретились они уже через час. Мозес не был уверен, что сможет использовать фантаста с выгодой. Вероятность этого была крайне мала. Однако время шло, и больше нельзя было отказываться даже от самого призрачного шанса. Неизвестно, что приведет его к успеху. В конце концов, это было неважно.