Когда он проснулся, старая бабка Эйла, в короткой, седой бороде, стояла возле него с ложкой очередной дряни, а за окном вставало утро. Дождь кончился. Сон тоже. Сон? Когда юная Эйла отвернулась, Рагнар покосился себе на грудь — все, как и было во сне. На груди красовалось ожерелье из следов от белых зубок юной Эйлы, которая, не помня себя, кусалась, как дикая кошка. Рагнар снова натянул шкуру на грудь.

— Что, касатик, косишься? Иль сон срамной видел? — хехекнула от очага юная Эйла и подмигнула ему. — Ну, раз стали такие сны сниться, то и вставать тебе пора. Встать! — рявкнула бабка страшным голосом и Рагнар, в чем был, вскочил с постели.

— Как оно, Ворон? — спросила бабка. Ворон прислушался к себе. Так легко и хорошо он не чувствовал себя с тех пор, как ввязался в драку с Гальфданом.

— Справно, юная Эйла, — честно ответил он. — А сон срамной и впрямь видал, — добавил он невольно, снова увидев ее огромную бородавку и седую бороду.

— То-то, — сказала юная Эйла, — живот на живот — все заживет! Одевайся, касатик, не пугай срамом старую бабку.

На лавке Ворон увидел свою одежду, выстиранную и починенную. Юная Эйла также вынула из его мешка меховую безрукавку и положила ее рядом. Рагнар стал одеваться, а юная Эйла проворно шаркая по полу, собирала на стол.

— Коль такой стал справный, что аж шкура трещит, то чисти, Ворон, перышки и проваливай отсюда, тролли тебя сожри. Ежели не хочешь тут хрольфских псов дождаться. Жри и проваливай отсюда, говорю, весь дом тобой провонял.

Ворон закусил, избегая встречаться с бабкой глазами, потом порылся в мешке и положил на стол круглую золотую бляшку.

— Возьми, Эйла. В благодарность и на память, — сказал Рагнар.

— Тупой, как пенек. Сказано же, — «юная Эйла!» — сказала бабка, но бляшка исчезла быстрее мухи, которую слизнула лягушка. — Старый Бю, думаю, только сегодня до Норангенфьорда добрался, а то и завтра прихватит. Но тебе, касатик, на это лучше не рассчитывать.

Рагнар порылся в мешке, вытащил из него длинную трубку, к которой с одного конца торчком была приделана трубка покороче. Достал туго набитый и туго завязанный мешочек, развязал его, набил какой-то травой, которую достал из мешочка, ту трубку, что была покороче, подошел к очагу, поднес головню к трубке с травой, а другой конец трубки забрал в рот, а потом выпустил изо рта клуб синего дыма. Юная Эйла принюхалась.

— В травках кое-что понимаю, — сказала она, — но такой не знаю.

— Эта травка очень издалека попала на этот берег. Из той земли, куда я когда-нибудь думаю вернуться.

Рагнар какое-то время продолжал сидеть на лавке, молча пуская дым ртом и носом, потом выбил из трубки золу на пол, закинул свой мешок за спину, прихватил топор и пошел к двери.

— Стой! — юная Эйла, словно и впрямь лет сто скинула, подскочила к нему. — Я что обещала?

— А что обещала? — не понял Рагнар Ворон.

— Становись лицом к двери! — велела старуха, — обещала я тебе, касатик, пинка в зад!

И юная Эйла, в самом деле, отвесила Рагнару Ворону тяжкого пинка в зад, присовокупив: «А теперь пошел прочь, дорога тебе рытвинами, а небо градом!» И Рагнар, не оборачиваясь, пошел по тропинке, ведущей от прибрежного поселка к горам.

Юная же Эйла, дождавшись, пока он скроется из виду, вошла в дом, закрыла за собой дверь и навзничь легла на лавку. Помолчала.

— Больше не будет ничего интересного. Все, делать здесь больше нечего, а больше и не притворяться.

И умерла. А в горах, неподалеку от поселка, послышался ликующий женский хохот.

Вскоре зашедший в дом Старого Бю рыбак, которому было какое-то до Эйлы дело, почуял странный запах, витавший по комнате, и увидел на лавке мертвую женщину, молодую и статную. Ее морщины, шрам на горле, ужасная бородавка, из-за которой ее меж собой звали «Трехглазая Эйла» исчезли без следа. Потом рыбак клялся, что видел сам, как все это словно стекло с лица Эйлы, и людям пришлось ему поверить.

Так Рагнар Ворон покинул дом Старого Бю.

Убив Старого Бю, Хрольф стремительно ушел в большой дом. Убийство не взволновало его ни с какой стороной: тинга он больше не боялся, а жалости был чужд совершенно. Тело Старого Бю за ноги отволокли к обрыву и сбросили в море. Акулы обрадуются нежданной добыче.

В большом доме Хрольф пальцем поманил к себе траллса, скоблившего стол, и негромко сказал, когда тот подбежал к ярлу: «Быстро найди Грольфа Скалу, Сигурда Безносого, Биера Одноглазого, Эрика Белого и Эрика Грача. Скажешь им, только не ори на весь горд, чтобы немедленно шли к кузнице, к ее задней стенке». Траллс опрометью кинулся выполнять приказ, а ярл покинул большой дом и, почти крадучись, обходя группы викингов и охотно скрываясь за хлевом или сараем, прошел к кузнице.

У задней стены его уже ждали те, кому он приказал прийти. Пятеро. Эта пятерка была объявлена вне закона задолго до Хрольфа за убийства, грабеж на дорогах, насилие и прочее, о которых сразу было и не вспомнить. Грязь фьордов. Каждого ждала смерть, каждый прекрасно понимал, за кого ему следует держаться, и приказы ярла были для них и законом, и отдушиной, так как именно им ярл приказывал выполнять самую грязную и незаконную работу. В свое время он подумывал даже натравить их на Гальфдана, но тогда он отогнал эту мысль. Никто не дал бы им даже приблизиться к королю, в любом селении за ними была бы начата охота.