Фадеев глянул на Шанина, что показался в дверях реанимационного отделения, и сжал кулаки.

— Лидия Степановна, позвольте представить вам отца вашего внука и его семью.

— Внука? Что значит её внука? Нам ничего неизвестно о Катиных родственниках. У неё, что же, семья есть?

— И семья, и квартира, и работа! — в сердцах воскликнул Фадеев. — И ума на несколько порядков больше, чем у вас и вашего сыночка! Не говоря уже о порядочности, честности и благородстве.

— Алексей, не надо, — опять так же мягко остановила его Лидия Степановна. — Да, я мама Кати, Булавина Лидия Степановна. Увы, мой муж Александр Михайлович не сможет приехать, служба.

И тут Фадеев увидел, как на его глазах менялось выражение лица Стрелковой, которая начинала понимать, чьей дочерью является Катя Булавина. От презрительного до заискивающего.

— Ой, Андрюшенька, сынок, познакомься с Катиной мамой. Поверьте, она нам никогда не говорила, что она принадлежит к такой известной семье. Если бы мы знали это раньше, то…

— То тогда бы вы не оскорбляли её и не называли «шалавой», а вашего внука «сучонком»? — громко спросил Фадеев.

— Вы не вмешивайтесь, пожалуйста, нам есть о чём поговорить с будущими родственниками! — Стрелкова уже вовсю улыбалась, схватив Булавину под локоть и подталкивая её к окну, где стоял её сын, внимательно прислушиваясь к разговору. — Вы, Лидочка Сергеевна, не слушайте никого, Катюша столько прожила с нами, всякое, конечно, бывало, но всегда! Всегда сыта, в тепле, в уюте.

— Такая сытая, что перед родами пакеты с продуктами из магазина пёрла, когда вы по улицам прохаживались! — Фадеев уже не скрывал своей злости. — Это у неё от сытости и уюта гемоглобин упал почти до критической отметки? Или пощёчину вашу можно отнести к семейному теплу?

— Мама, какая пощёчина? Ты что? — вскрикнул Стрелков, лихорадочно переводя взгляд с матери Кати на Фадеева. Вот тебе и «тетёха»! Как же он сам не догадался! Булавина! Это же джек-пот!

— Помолчи, сами разберёмся!

— Так это правда? Ты ударила Катю? Как ты могла? — Андрей резво подскочил к Фадееву и подошедшему ближе Шанину и твёрдо заявил: — Я ничего не знал, поверьте! Я бы никогда не позволил, чтобы с Катей так обращались!

Лидия Степановна высвободила свою руку из захвата Стрелковой и шагнула в сторону:

— Моё отчество Степановна, а не Сергеевна, а всё остальное будет решать моя дочь, когда придёт в себя. Алексей, я вас очень прошу уделите мне несколько минут, — и она пошла по коридору вместе с хирургами. Последнее, что услышали Лидия Степановна и Фадеев с Шаниным, было шипение Стрелковой:

— Решил меня чудовищем выставить? На себя посмотри! Мог бы и раньше узнать, что её отец не последний человек в городе, болван! Столько времени потеряли, уже бы устроились как люди, а всё ты!

Три года назад. Ирина

Профессор Семён Маркович Лившиц отдыхал. Как он говорил сам — «имею полное право». Перед ним на низком столике, покрытом потрескавшимся в нескольких местах лаком, стояла чашка крепчайшего кофе, рядом горела ароматическая свеча.

— Семён Маркович, опять вы за своё! — Ирина Воронцова подошла ближе и одним движением затушила фитиль. — Ну как дитя малое, ей-богу! А потом кашель и одышка.

— Ирка, замолчи! Не то отберу ключи от кабинета, будешь ко мне через балкон бегать.

— Ну да, а кто проследит, чтобы вы таблетки принимали? Бог мой, вы хирург, перед которым все в благоговении замирают, как перед египетскими пирамидами, а на деле — мальчишка с хулиганскими замашками.

— Ирка, а вот это было хамство! Сравнивать меня, Семёна Лившица, с полуразрушенными саркофагами.

— Вот уж не скажите, профессор! Сторонники теории пришельцев считают пирамиды если не космическими станциями, то энергетическими установками, а саркофаги находят в Долине царей, это несколько южнее.

— И всё-то ты знаешь, и везде-то ты побывала!

— Увы, Семён Маркович. Нигде я не была, потому что училась, а вы меня никуда и не отпускаете.

— Ладно, какие твои годы, Воронцова! Ты в реанимации была?

— Да, пока ещё все на ИВЛ, но заведующий был, заверил, что всё по плану. Самый тяжёлый, конечно, этот парнишка с глиомой мозжечка. Как вы думаете, — Ирина быстро двигалась по кабинету, собирая разбросанные вещи и складывая книги на стол, — есть ли надежда у мальчика?

— Ирка, запомни! Надежда есть всегда и умирает она обычно последней. Хотя как врач я мозгами понимаю, что шансы у ребёнка невелики. А что твоя подружка? Как её сын?

Ира скривилась и махнула рукой:

— Ничего хорошего, Семён Маркович. Теперь, когда глубже обследовали мозг, стало ясно, что и непростые роды, и тяжёлая гемолитическая болезнь Алёшки привели к поражению не только двигательных центров, но и слуховых анализаторов. Но есть и ещё один нюанс — его умственное развитие намного ниже, не вписывается в возрастной диапазон. Не думаю, что он сможет когда-нибудь учиться в школе, тут речь может идти только о социальной адаптации.