Покатаемся? Когда нас задержали наутро, я выяснил, что у тебя, придурка, никогда не было прав. Но все равно было весело.

Мы провели целое лето вдвоем. Упоительное, долгое, бесконечное лето. Твои босые ступни у меня на коленях. Нытье твоей младшей сестры. Твое нытье.

У меня обгорели плечи, Энджи!

Муравей на моей штанине!

Это что, по-твоему, еда?!

И щелк, щелк – коричная жвачка. Запах благовоний в храме неизвестного мне божества.

Ты любил оставаться дома. Если я уговаривал тебя выйти, то в качестве компромисса мне приходилось возиться с твоей сестрой, пока ты собирался – долго принимал душ, провокационно не закрывая двери, сушил волосы феном, потом долго укладывал их – кудряшка к кудряшке, каждую надо было вытянуть и протянуть сквозь пальцы, смоченные в каком-то растворе из дорогущей на вид банки. Такие стояли в ванной моей сестры. Она никогда не использовала их так расточительно. Наконец, выбрав одежду, ты устраивался в гостиной, дожидаясь, пока я соберу игрушки и выдеру из волос заколки.

Можно мне с тобо-ой? – ныла крохотная Ненси, цепляясь за твою штанину. Как только она обнаруживала, что твои штаны слишком обтягивающие, чтобы за них можно было зацепиться, то переключалась на меня. Эн-жи-и!

После этого визга ты обычно впадал в ярость. Ярость была холодная, решительная и злая.

Пошла вон, Ненси, – строго говорил ты, поднимая ее, как надоедливый тряпичный тюк. Ноги Ненси возмущенно пинали воздух. Сданная на руки матери или няньке, она рыдала пуще прежнего, а ты, совершенно позабыв о ней, ржал, не позволяя мне снять с затылка какую-нибудь очередную розовую фигню.

Терпение делает из мальчика мужчину, Энджи. – Но у тебя его нет. – Потому что я фейри. Щелк, щелк.

Когда мы оказываемся в машине, твои ноги упираются в приборную панель, а голова упрямо повернута от меня. Я специально наезжаю на кочки, чтобы ты ударялся лбом и шипел злобно: «Следи за дорогой!».

Ты был куда интересней дороги. Фары в сумерках освещали только ее, а твое бледное лицо слева было словно болотный огонь в беспросветном мраке всего остального.

Это дневник моего падения. Или лучше назвать это вознесением? Одно все равно следует за другим, верно?

Энджи! – Строгий, решительный окрик.

Энджи! – Шипение, резкий толчок в плечо.

Энджи! —Протяжно, почти что стон. – Перестань, ублюдок!

Ублюдок не перестал. Ублюдок привык получать, что хочет, но в тот раз ублюдок получил только пяткой по морде и долгую поездку со стояком в приемный покой больницы.

Усыпите его, говорит Даррел, пихая меня в плечо. Медсестра встревоженно смотрит на его растрепанный вид и мою опухшую челюсть.

Что с вами случилось? – Тупица упал.

Меня отводят к хирургу, и, к моему изумлению, Даррел дожидается меня в машине.

Правило первое, заявляет он, пользуясь тем, что я не могу говорить: ты просишь.

Правило второе: его ладонь деловито ощупывает мою ширинку и я дергаюсь — неприятно. Ты мне не отказываешь. На удивление, мое тело поддается ему, как собака, сбежавшая от хозяина. Правило третье, он почти шепчет, вжимая меня в сидение: к черту правила.

Я кончаю на больничной парковке, отчаянно стараясь не стискивать зубы и не стонать, чтобы опухший сустав не пришлось вправлять снова. Даррел вытирает руку о мою штанину, и все это так изумительно и мерзко, что мне кажется — это сон. Он везет меня домой и развлекает до самого вечера, кажется, даже немного чувствуя себя виноватым.

Кто-нибудь спросит меня – зачем обращаться к тому, кого нет? Это бессмысленно и даже бывает опасно. Я получал столько пощечин за то, что не к месту стонал твое имя. Я получил столько замечаний, переписываясь с тобой на уроках. Я получил столько отказов, вынес столько упреков, пережил столько скандалов – и все из-за тебя. Но в каком бы дерьме я не оказывался в итоге, ты все равно оставался рядом.

Первые проблемы начались еще в школе.

Ты курил в туалете, а я, запрыгнув на подоконник, изучал в зеркале напротив твое лицо.

Эй, Даррел? – Какого черта? – Не хочешь мне отсосать?

Такая скука. Я бы мог придумать подкат получше. Но эта грубость заводила меня. Тогда мы еще не спали, даже не были друзьями. И Даррел – изящный, расслабленный, держащий голову так, будто на ней корона — явно не заслуживал такого к себе обращения.