Я бы с радостью, но не разгляжу ведь, что там у тебя в карманах штанов.

А ты попытайся!

Мать твою, Даррел. Мать твою, Эндж.

Я его даже почти не ударил. Так, припугнул. Но нас застали, и я не стал объяснять директору, что мои домогательства были куда хуже нашей несостоявшейся драки. В кабинете для отработки, куда я отправился после уроков, закинув ноги на стул, уже сидел Даррел – щелк, щелк. Пластинка коричной жвачки ждала меня на раскрытой ладони – как будто бы я был животным, которое он решил прикормить.

Может, в другой раз, красавчик? Щелк, щелк. Зачем он оказался там? Я понятия не имел.

Корица разъедала язык и меня затошнило, а Дар, как ни в чем не бывало, продолжал щелкать жвачкой за моей спиной до самого окончания отработки. Он совсем не выглядел оскорбленным.

В день выпускного ты не хотел открывать глаза, не то что куда-то ехать. Я настаивал.

Поднимайся. – Ты – ошибка природы, Энджи. —И даже я иду на выпускной. – Зачем идти в школу, если мы ее уже закончили? – Поднимайся. Давай. Скорее.

Ты не сопротивляешься, когда я тащу тебя в ванную – закидываю на плечо и несу. Длинные волосы щекочут мне поясницу.

Я не хочу. Я не пойду. – Собирайся, придурок. Придурок здесь только я.

Спустя четверть часа я нахожу его в ванной, и в его пораненых венах едва заметно колышется пульс.

***

Что это, нахрен, значит?

Я протягиваю ему ключ. Это не ключ от задней двери. Это вообще не ключ от дома. Это ключ от квартиры, где мы будем жить вдвоем, думаю я. Ну, если кое-кто опять с собой не покончит.

Я этого не вынесу. Я до сих пор не знаю, как выдержал тот раз. Тащить тело в простыне до машины. Тащиться по пробкам. Выдумывать ложь. И напоследок: «Вы ничего не хотите нам сообщить, мистер Эррел?». Ничего, блядь, не хочу. Мой друг поранился. Рыбу чистил. Вот такенным ножом.

Моей лжи никто не поверил, но Даррел тоже ничего не стал уточнять. Не признался, что резал вены. И верно, то же я тут псих, а не он? Но рыбу он до сих пор ненавидит. Ну, то есть – все время, что я знал его, ненавидел.

Как будто и впрямь поверил дурацкой истории, которую я сочинил в больнице. Изумительная лояльность. Она всегда пугала меня, пугала его – но мы заводились так быстро и забывали все страхи: ты за меня, я за тебя. Против всех идиотов, верно? На деле это мы были самыми большими идиотами из всех. Но я так и не смог заставить себя пожалеть об этом.

***

Боже, морщится Лея. Ну и срач у вас тут.

Я шикаю на нее – Даррел спит прямо на диване, обложившись книгами по искусству. Ума не приложу, как его еще не выгнали из колледжа, с его-то посещаемостью – но вот он здесь, со мной, лежит под грудами книг, запрокинув голову, как трехлетка, заснувшая перед телевизором.

Чего тебе? Лея презрительно осматривает кухню, но на кухне чисто – Даррел орет на меня из-за каждой не помытой тарелки, и я очень быстро приучаю себя поддерживать тут чистоту. Биться от меня такого даже матери не удавалось. Надеюсь, Лея перескажет ей это. С тех пор, как мы съехались с Даррелом, она со мной больше не разговаривает. Думаю, мама просто ненавидит мужчин. Может, она так долго терпела меня в своем доме только из надежды, что однажды я приведу сюда жену и она получит вторую дочь, как и хотела.

Но мне не впервой ее разочаровывать.

Я варю кофе – на три чашки – чтобы разбудить Даррела, когда Лея уйдет. Мы с ней не говорим по душам. Наверняка она попросит меня присмотреть за кошкой, пока они с Дэном в отпуске. Теперь Лея тоже разочарование мамы: они не хотят заводить детей, и на прошлое Рождество подарили ей собаку, чтобы она отвязалась. Когда мать поняла это, она закатила истерику, но Дэн смеялся, когда говорил об этом. Лея – нет. Она привыкла быть пай-девочкой, и мне немного даже жалко ее. Я решаю заранее, что посижу с кошкой или что там ей надо. На крайний случай, если это будет скучно, возьму Даррела с собой. Он вот по мне, наверное, так не скучает, как я по нему – забил руки татуировками, чтобы скрыть шрамы, тусуется с новыми друзьями – галерея эта, галерея та… Я рад, что все это так его увлекает. Я поступил на юридический и, если честно, ненавижу все это дерьмо.

Эндж, наш папка – миллионер. – Чего?

Из меня рвется смех. Лея что,ударилась головой? Но она поджимает губы с такой серьезностью, что у меня застывают пальцы – я сжимаю ими слишком горячую чашку, отсчитывая про себя секунды, за которыми, после термического удара, на коже образуется ожог.

Он связался со мной вчера вечером. Я разжимаю пальцы и прижимаю горящую кожу к прохладной столешнице. Ну и что?