Остаюсь и так далее.

ПИСЬМО ЧЕТВЕРТОЕ.

(Об основных догмах христианской религии).

Вам известно, сударыня, что богословы уверяют, будто священное писание, краткому разбору которого я посвятил предыдущее письмо, не содержит ни одного слова, не продиктованного самим духом божьим; все мои рассуждения по этому поводу должны доказать вам, что в этом случае нужно признать, что бог составил самое никчемное, самое бессмысленное, самое противоречивое сочинение; короче говоря, всякий здравомыслящий человек устыдился бы признать себя автором подобного труда. Если какое-нибудь пророчество в отношении христиан и оправдалось, то это, конечно, слова пророка Исайи: "Будете слышать и не услышите и не поймете". По этому поводу мы можем заметить, что и не стоило говорить только для того, чтобы быть непонятным; не стоило богу являть себя для того лишь, чтобы ничему не научить людей.

Незачем поэтому удивляться, что христиане, хотя и считают себя божьими избранниками, которым бог явил себя, не имеют сколько-нибудь ясного представления ни о своем боге, ни о его повелениях, ни о том, как надо понимать его пророков. Писания, из которых они черпают свои сведения, могут только запутать самые простые понятия, сбить человека с толку и породить бесконечные споры. Если таково и было намерение бога, то с этой задачей он справился наилучшим образом. Христианские богословы всегда расходились в понимании истин, самолично изреченных богом; все их усилия пока что не привели к сколько-нибудь удовлетворительному истолкованию священного писания, и все одна за другой изобретавшиеся догмы никогда не смогут оправдать в глазах здравомыслящего человека поведения якобы бесконечно совершенного существа.

Надо сказать, что многие богословы, отлично сознавая, к каким неприятностям может привести чтение священного писания, предусмотрительно изъяли его из обращения среди простого и невежественного народа; они поняли, что знакомство со священным писанием может лишь опорочить его, и что всякий человек, обладающий простым здравым смыслом, найдет в нем слишком много бессмыслиц (1). Пророчества, таким образом, не доходят до тех, кому они якобы предназначались; нужно удостоиться таинства священства, чтобы черпать в священном писании познания, предназначенные божеством для всех его возлюбленных детей. Справляются ли, однако, сами священники с теми трудностями, на которые наталкиваешься на каждой странице этих книг? Дают ли они нам более ясные представления о промысле божьем благодаря размышлению над сокрытыми в священном писании тайнами? Конечно, нет; они только объясняют одни тайны другими; они еще больше осложняют и затемняют каждое и без того темное место в писании; редко-редко богословам удается сговориться между собой, но даже и тогда их толкования не становятся понятнее, и наш разум по-прежнему недоумевает.

В чем богословы действительно пришли к единомыслию - так это в утверждении, что человеческий разум, созданный якобы самим же богом, порочен; не равносильно ли это обвинению бога в бессилии, несправедливости и коварстве? Почему бог, создавая разумное существо, не наделил его совершенным разумом? Нам отвечают, что человеческий разум неизбежно должен быть ограничен; что тварь не может претендовать на совершенство; что пути господни не совпадают с путями человеческими. Но тогда почему же бога оскорбляют неизбежные несовершенства его творений? На каком же основании справедливый бог может требовать, чтобы наш разум принимал нечто такое, чего он не в силах понять? Как же может нечто, стоящее выше нашего понимания, быть предназначено для нас - существ с ограниченным разумом? Если бог бесконечен, как может смертное, конечное существо рассуждать о нем? Если тайны и сокровенные замыслы божества не могут по своей природе быть постигнуты человеком, зачем без конца твердить ему о них? Если бы бог пожелал, чтобы мы участвовали в его замыслах, разве не должен был он наделить нас разумом, способным овладеть требующимися для этого познаниями?

Вы видите, сударыня, что, опорочивая наш разум, полагая его извращенным, наше духовенство само устраняет необходимость для нас религии, которая не может быть полезна или нужна нам, раз мы ее не понимаем. Более того, утверждая несостоятельность нашего разума, духовенство выносит и приговор божественной справедливости, так как выходит, что бог требует от нас явно невозможного, то есть требует, чтобы мы понимали то, чего мы понять не в состоянии. Одновременно священники изобличают и бессилие бога, вделавшего наш разум столь несовершенным; одним словом, унижая человека, они унижают и самого бога, когда лишают его якобы присущих ему свойств. Разве вы назовете добрым или справедливым отца, пославшего своих детей в неизвестное и опасное путешествие и не снабдившего их всем необходимым для того, чтобы они не сбились с пути, чтобы они могли избежать опасностей, с которыми постоянно будут сталкиваться? Разве станете вы утверждать, что этот отец достаточно хорошо позаботился о благополучии своих детей, дав им неразборчивое и непонятное письменное наставление, которое они не в состоянии прочесть при слабом свете фонарика, данного им в дорогу?

Нам, конечно, не замедлят возразить, что развращенность разума и несовершенство умственных способностей человека - последствия грехопадения. Почему же, однако, человек согрешил? Как мог добрый бог допустить, чтобы его любимое творение, для которого он создал мир и от которого он ждал любви, оскорбляло его, не выполняя его воли, а тем самым утрачивало и затемняло полученный от того же бога разум? С другой же стороны, Адам, очевидно, обладал до грехопадения более совершенным разумом; почему же тогда этот разум не предотвратил его от грехопадения? Или, может быть, разум Адама был порочен уже до того как Адам навлек на себя гнев божий? Стало быть, его разум был порочен еще до того как совершил что-либо для развращения Адама?

Чтобы хоть как-нибудь оправдать странное поведение бога, чтобы не сделать его виновником греха и выручить его из смешного положения вдохновителя и одновременно участника преступления, направленного против самого же себя,- богословы изобрели существо, подчиненное божественному промыслу, и сделали его виновником всего происходящего в мире зла. Будучи не в состоянии примирить беспорядки, ареной которых постоянно оказывается вселенная, с волей всемогущего бога, исполненного благости,- блюстителя порядка, пекущегося о счастьи своих созданий,- богословы выдумали духа-разрушителя, духа зла, всячески изощряющегося в способах делать людей несчастными и препятствующего исполнению благих начертаний предвечного. Это зловредное и порочное существо назвали сатаной, дьяволом, злым духом; оно играет важную роль во всех религиях мира, основатели которых оказались не в силах объяснить происхождение добра и зла из одного и того же источника. При помощи этого воображаемого существа хотели устранить все затруднения, но при этом упустили из виду, что такой выдумкой свели на нет божественное всемогущество, что такая система оказалась построенной на вопиющих противоречиях и что, если людей заставляет грешить дьявол, то по всей справедливости он один и должен нести наказание.

Если бог - творец всего, то, стало быть, он создал и дьявола; если же этот злой дух опрокидывает все предначертания божества, значит этого хочет само божество, которое позволяет дьяволу вмешиваться в свои планы, либо не имеет достаточно силы, чтобы помешать ему творить зло. Если бы бог не пожелал, чтобы дьявол существовал, его бы и не было; бог мог бы его уничтожить единым словом или хотя бы перевоспитать его и искоренить в нем свойства, столь пагубные для нас и столь враждебные благим намерениям божьего промысла; однако, раз дьявол существует и творит зло, мы вынуждены заключить, что бог одобряет его деятельность и постоянное его вмешательство в божественные замыслы.