— Трус! Как не трус? Трус! Странно прятаться, когда у тебя куча народу в послушных куклах.

В темноте за креслом рассмеялись.

— Теперь вы хотите подначить меня! Так сказать, моим же оружием…

— Есть такое, — признался Унномтюр.

— Ой, ладно! — высокая алая тень со смешком медленно вытянулась из-за кресла. — Чего я действительно боюсь?

Мтаг встал за стражниками, частично доступный огням светильников. У него было странное, остроносое лицо. Широкий рот. Узкий подбородок. Глубоко утопленные в черепе красные глаза. Фьольвир, возможно, не назвал бы Мтага уродцем, но все же черты лица макафика показались ему слишком резкими из-за двух морщин, прорезающих щеки от крыльев носа.

Складки алого платья скрывали фигуру.

— Вот и я, — улыбнулся Мтаг.

— И что, страшно? — спросил его Унномтюр.

— Немножко. Вы меня все же пугаете. Я, признаюсь, рассчитывал, что погони за мной никакой не будет. Думал, сломаю героический механизм — и свободен.

— Не доломал.

Мтаг вздохнул.

— Получается, так. Нет, я подстраховался, но, видимо, не достаточно.

— Да, Коггфальтаддир сплоховал.

— Увы.

— И что теперь? — спросил Унномтюр.

— Думаю, уйду по тропе, — улыбнулся Мтаг.

Улыбка обнажила острые белые зубы в черных деснах.

— Может, бросишь это дело со шкатулкой? — предложил Унномтюр. — Ничего хорошего не выйдет.

— Я бы бросил, — сказал Фьольвир.

— Ну что вы! — сказал Мтаг с усмешкой. — Кто же отказывается от таких шансов по своей воле? Тем более, что я знаю, что меня ждет в противном случае. Ни Йорун, ни старик Хэн не забудут мне этого никогда, не говоря уже обо всех остальных. А терпеть и в жизни и после смерти их извращенную, примененную ко мне фантазию — простите великодушно. Так что выход у меня один.

— Думаешь, тьма тебя обласкает? — спросил Унномтюр.

— Ну зачем же? — Мтаг переместился, с улыбкой просунул голову над плечами двух стражников, и резко обозначившинся морщины словно разделили его лицо на части. — Мне ее ласки не нужны. И она, как ни странно, более договороспособна.

— Ой, да-да.

— Да. Она не обещает, как старик Хэн. Знаешь, сколько раз он меня обманывал? — Мтаг закривлялся, передразнивая бога мертвых. — «Я наделю тебя божественной силой, Мтаг!», «Все, кто служит мне искренне и честно, получают право сидеть рядом со мной, как равные!», а потом: «Знай свое место, прислужник! Я ничего тебе не должен!». Я, дурак, первые лет тридцать-сорок вообще не понимал, что за лживое существо, оказывается, тот божественный хмырь, которому я служу. Оно, конечно, специфика существования обязывает, сложно удержаться от козней, излишеств и интриг, когда день за днем видишь людские пороки, так сказать, проходящими перед тобой. Но со своими-то зачем так? Я разве против старика что-то затевал?

— И думаешь, уж тьма-то тебя не обманет?

Мтаг улыбнулся.

— Мое дорогое нечто из Йорунова дворца, — сказал он, вырастая и опираясь ладонью на голову стражника. — Подземелье старика, как ты должен понимать, с этой самой тьмой имеет много общего. Не географически, конечно, но по сути своей. Хэн слышал ее время от времени. Я слышу ее.

— И что?

— Ничего. Но, знаешь, она не грозится никакими карами и, кажется, не умеет врать. Я думаю, она с удовольствием оставит мне небольшой мирок, чтобы с хрустом поглотить все остальное.

Унномтюр поднялся на цыпочки, опираясь на плечо Фьольвира.

— Это она тебе сама сказала? — крикнул он.

— Ну не вахены же!

— А кто?

Мтаг задумался. Взгляд его опустился вниз, на волосатую макушку стражника. Губы поджались.

— Знаешь, я думаю…

Фьольвир и не заметил, как Унномтюр метнул кинжал. Это было движение из-за спины, из-за плеча, максимально скрытое до последнего момента. Краем глаза он уловил только взблеск металла, пронесшегося навстречу мятежному макафику. Казалось, ничто не может отменить их встречу.

Но в руках стражников вдруг невозможно быстро взметнулись мечи, скрестились, сложились железным щитом перед лицом Мтага. Кинжал ударился о них, высек искру и в бессилии отскочил в сторону.

Мечи опустились.

— Прекрасно, — с улыбкой хлопнул в ладоши Мтаг. — Как я понимаю, именно этим и заканчиваются все беседы с вашей братией. Замечательно. Все вы честные, благородные, высоконравственные, отстаивающие интересы несчастных людей и некоего баланса, света, в конце концов, непременно долженствующего превалировать над злобной тьмой, но как только есть возможность, то милое дело — бросить кинжал исподтишка. Вы, наверное, даже убеждаете себя, что иначе было никак нельзя, что все это творится ради великой цели, что противника не победить чистыми руками, он мерзок, силен, коварен, и, значит, для того, чтобы одолеть его, можно самим побыть мерзкими и коварными. Ну, что ж, я в восхищении. Нисколько не кривлю душой или тем, что у меня вместо нее.

Макафик отступил вглубь возвышения, скрываясь в красноватой тьме.

— А что не так? — спросил Унномтюр.

— Да! — крикнул Фьольвир. — Все так делают! Ты бы тоже…

— Именно! — снова возник Мтаг. — Я бы — да. Но герой, бог… Вы что, не понимаете, что таким образом разница между мной и вами становится совсем незначительной? На кого смотреть, кого превозносить, кому молиться? Я — злодей, убийца и прочее. И вы — герои и боги, но такие же злодеи, убийцы и прочее.

Он скривился.