Вот что мне еще было с ним делать?! Бросить в корзину для грязного белья?

Авось, он не заметит.

Как же все это глупо!

Глупо и неправильно. Я в чужой квартире, с чужим мужчиной, от которого полностью завишу.

Стою перед ним, практически обнаженная, и не могу сдвинуться с места — как кролик перед удавом.

А он смотрит так, что дрожат коленки. Ни один мужчина на меня никогда так не смотрел. Никогда.

— Так что там Рахматулин болтал про стриптиз? — вкрадчиво поинтересовался Вольф.

Он поднялся. Медленно надвигался на меня.

Так же медленно я отступала назад.

— Разумеется, никакого стриптиза не было, — прошептала. — Что за глупости?

Но дальше отступать было некуда — я уперлась бедром в каменную столешницу большой черной кухни.

— Ты должна держаться от него подальше, — проговорил он, подходя ко мне ближе.

Еще несколько шагов, о господи!

— Почему вы указываете мне, что я должна делать? — воскликнула я.

— Потому что я так хочу. И потому, что это в твоих интересах, малышка.

— Не подходите!

Бесполезно. Вольф прямо передо мной. Слишком близко.

Глупая. А чего ты хотела? Такие, как он, не отступают. Всегда получают то, чего хотят.

Я здесь. С ним. Неужели есть хоть какая-то надежда, что после всех моих просьб, мольб, которые были совершенно бесполезными, он запросто возьмет и отпустит?

Неужели он… Он… Меня…

— И что ты сделаешь? — он положил руки мне на талию. — Расскажи, мне правда интересно.

— Закричу! — выпалила, попытавшись выкрутиться из железного захвата.

Получалось, правда, плоховато. Стоит мне сильнее пошевелиться — и проклятое полотенце снова упадет.

— Это вряд ли, — усмехнулся Вольф и закрыл мне рот поцелуем.

Его губы были горячими и требовательными, а я уворачивалась и нечленораздельно мычала, что я протестую. Протестую! Не хочу! Но он положил тяжелую руку на мой затылок — не давал отстранится. Сил, чтобы выразить свой протест в разговорной форме, у меня не осталось. Он всецело завладел моими губами и ртом.

Внезапно на меня нахлынули воспоминания о его прошлых поцелуях. Тогда, три года назад, в заброшенном доме…

Глеб никогда не целовал меня с такой страстью. В его поцелуях было много нежности — фальшивой, показушной нежности, как я сейчас понимаю.

Глеб. Мой бессовестный муж.

Считал меня недалекой и совершенно несексуальной деревенской матрешкой, да?! А сам в это время развлекался со своими богемными любовницами? Не поведя бровью, отдал меня бандитам? Думаешь, меня пропустили по кругу, и сейчас я, истерзанная и затравленная, рыдаю где-то в углу?

Черта с два тебе, Глеб!

Волна ненависти ударила штормовой волной, и я ответила на поцелуй Вольфа. Как так получилось — не поняла сама. Я не хотела, чтобы он целовал меня.

Отторжение.

Но в то же время любопытство. И очень, очень много злости. Наверное, и на саму себя в том числе. Что столько лет позволяла себя обманывать. Жила в каком-то вакууме. В розовом придуманном мирке с пони и единорогами.

Глебушка самый лучший! Глебушка мой нареченный! Ничто и никогда не разлучит нас!

Ничто и никогда — конечно. Ну да.

Сказки! Все, что было в моей жизни — глупые, нелепые, бессмысленные сказки… Но то, что между нами сейчас происходит — тоже…

Я опомнилась, когда его тяжелая рука легла на мое колено. Скользнула вверх по моей обнаженной коже, задирая махровую ткань полотенца.

Что-то неправильное происходит.

Я этого не хочу! Того, куда все это может зайти…

Пытаюсь отстраниться. Вырваться. Это уже серьезно. А он сжимает меня в своих объятиях все крепче.

Никогда не сталкивалась с таким напором мужчины. Глеб был мягким, интеллигентным… Почему я постоянно сравниваю? Может быть, потому что не знала иного… Не знала другого мужчины, кроме Глеба. Во всяком случае, таким он хотел казаться — обаятельным и хорошим. И у него это получалось. Вольф — полная его противоположность.

Хищник и его жертва. А я не хочу больше быть его жертвой!

Ему меня не получить!

Наугад шарю рукой по столешнице за моей спиной. Пальцы скользят по гладкому мрамору и натыкаются на что-то холодное.

Тяжелая металлическая рукоятка кухонного ножа сама собой ложится в ладонь.

Что, Улька, струсишь? Не получится? Не сможешь?

И я снова, как наяву, вижу перед собой лицо Глеба, искривившееся в некрасивую гримасу. Слышу все те злобные и обидные слова, которые он мне выкрикивал.