Шрифт:
А она подала высокий кувшин, до краев наполненный ледяною колодезной водой. Стоило сделать глоток, как занемели зубы, а горло и вовсе перехватило.
— Осторожно, — сказала Калина, глядя куда-то в сторону. — А то ведь и застудиться недолго.
— Не… застужусь, — Олег допил-таки до дна, ибо вода эта оказалась вкусной до того, что оторваться было невозможно. И ничего-то вкуснее он в жизни не пил. — Как-нибудь… спасибо.
— Пожалуйста.
Она оглядела двор, засыпанный ровными… почти ровными, все-таки давно он ничем-то подобным не занимался, чурочками.
— Помочь?
— Если не затруднит.
Олег и сам бы справился. Но тогда она уйдет. И… и где искать? И надо ли? Вот она, рядом, стоит, пахнет цветами и сеном, свежескошенною травой, что только начала вялиться на солнце, дымом и треклятой деревней, которая что-то этакое задумала, а что — не понять.
Калина вошла через махонькую калитку, которую Олег только и заприметил. Присев, она стала собирать чурки, которые с видом пресосредоточенным укладывала уже на поленницу.
— Ты… ушла.
— Ушла, — не стала отрицать она. — А ты пришел.
— Пришел.
До чего глупый разговор получается. Олег ведь иначе хотел.
— За мной? — она посмотрела в глаза, и он не выдержал, отвернулся, чувствуя, как вспыхивает знакомой злостью. Правда, и сгорела она быстро.
— Сам не знаю.
— Ты жениться собрался.
— Собрался. Я должен был сказать. Извини.
— Ничего, — она отряхнула соринки, прилипшие к подолу. — Я понимаю. Это нужно для дела. Для бизнеса. За ней капиталы отца… перспективы… так?
Олег кивнул.
И ведь он собирался говорить вот это вот! Про капиталы и перспективы, про жизненную необходимость, про то, что серьезные люди не заключают браков по любви. И вообще, брак в первую очередь — сделка, а потом уже все остальное. А любви вовсе не существует. Ему самому все это казалось убедительным. А теперь вот, когда Калина говорила, куда-то вся убедительность взяла и подевалась.
Куда?
Чувствует себя дурак дураком. И мальчишкой, с которым случилась первая трагичная любовь. Хрен его знает, почему трагичная, но…
— Я бы только мешала вам, Олег. Ты, конечно, предложил бы мне… что?
И вновь смотрит прямо и строго, как первая учительница, которая, казалось, всех-то насквозь видела, а Олега — так особенно.
— Квартиру и содержание? Правда, как-нибудь так, чтобы никто не узнал, ведь ни к чему скандалы, верно? Тихое карманное существование в роли твоей игрушки? С ожиданием, когда я надоем.
— Ты…
— Игрушки надоедают. Даже самые любимые, — покачала головой Калина. — А еще твоя супруга…
— Еще не супруга.
— Объявление уже вышло. И отступить тебе не позволят.
Её улыбка была печальной и светлой.
— Не простят, если отступишь. И ты это знаешь. И я знаю.
Олег заворчал.
И ничего не ответил.
— А стало быть, в твоей жизни есть другая женщина. Я видела её. И она не потерпит соперниц. Любовниц, быть может. Таких, которые случайные. У всех ведь бывают слабости.
— Я тебе не изменял!
Сказал и вспомнил… вспомнил, за что стало стыдно тотчас, будто он, Олег солгал. И ведь врать-то приходилось. Любому взрослому человеку приходится врать. А все одно…
— Ты же от меня ушла и вот… — получилось, будто он оправдывается. Какого вообще он должен перед ней оправдываться?
— Это даже хорошо, — Калина подняла длинную щепку. — Поверь, тебе стоит вернуться.
— А если не хочу?!
— А чего хочешь?
Вчера он точно знал, чего хочет, сегодня же… вздохнул и сказал:
— Поможешь машину найти? Завтра… с утра если, а то сегодня вот дрова надо… я обещал. А Олег Красноцветов слово держит. Но завтра ведь поможешь? Машину найти?
Почему-то ожидал, что Калина откажет, но она кивнула. И добавила:
— Все одно не задерживайся надолго. А то ведь и навсегда застрять можешь…
…почему-то прозвучало угрозой.
На завтрак я сварила гречки. Нет, на самом-то деле, что еще варить, если варить больше нечего? И если Оленька Верещагина нос кривила, то прочие, включая мрачноватого типа, который представился Беломиром, ели спокойно, с пониманием.
— Только не говори, что на обед тоже гречка будет! — Оленька бросила тарелку на стол, и та зазвенела, закачалась, но была остановлена крепкою рукой.