— Я повысила на Остапенко голос. Это случается со всеми, сплошь и рядом. Какое уж тут превышение полномочий!

— Значит, повысили!

— Да, но это была моя реакция на слова майора Остапенко, хамские и беспардонные.

— Ладно, вы позвонили к нему на работу… И что?

— Я извинилась.

— А он?

— Похоже, для него это не имело такого значения, как для Александра Антоновича. Не думаю, что майор продолжал на меня злиться. В тот момент у него был голос человека, который нуждается в помощи. Он сказал, что сам собирался связаться со мной, но я будто бы опередила его. Потом спросил, могу ли я с ним встретиться для важного разговора. Мы назначили встречу в «Челентано», о чем я уже докладывала. Потом я узнала, что его нашли мертвым.

— Как вы думаете, что именно вам собирался сказать Остапенко?

— Не знаю.

В очередной раз придвинув ко мне бумагу и подождав, пока я распишусь под ответом, Томчишин продолжил:

— У меня другие сведения. Вот рапорт старшего лейтенанта Зозули, который последним из подчиненных видел живым начальника отдела. Он также присутствовал в кабинете во время телефонного разговора Остапенко с вами. Послушайте, что он пишет: «Поговорив по телефону, майор Остапенко сделался мрачен. У него был вид уставшего и надломленного человека. На нем не было лица. Таким я никогда раньше его не видел. Положив телефонную трубку, Виталий Сергеевич произнес буквально следующее: “Эта змея меня совсем доконала. Я больше так не могу”».

— Возможно, он говорил с кем-то другим. Мало ли на земле змей.

— Нет, он говорил именно с вами. Зозуля показал, что Остапенко называл свою собеседницу Алесей, да и время разговора совпадает. Что вы думаете по этому поводу?

— Без понятия. А вы что думаете?

— Я не думаю, я разбираюсь.

— Потрясающая у вас логика — разбираться и при этом не думать. Врет ваш Зозуля.

— Интересно получается. Все врут — одна вы правду-матку говорите.

Каждый свой вопрос Томчишин записывал на листе бумаги, под ним — мой ответ и заставлял меня расписываться под каждым абзацем. Это было настолько утомительно, что, когда наконец он ушел, я почувствовала жуткую усталость.

Андрей Суббота, как всегда, явился ко мне вечером.

— Разве меня до сих пор охраняют? — осведомилась я с подчеркнутой иронией.

— А кто сказал, что я пришел тебя охранять? Мне просто нужен твой ПК.

— Не до конца прошел «Wolfenstein»?

— Ты смотри: угадала. Там есть место, где меня постоянно убивают. Даже не успеваю просечь, откуда шмаляют.

— Где именно?

— Почти в самом конце уровня. Возле десятого бункера.

— Все ясно. Там есть такое серое строение с правой стороны. На крыше снайпер. Это он тебя валит. Надо вернуться назад и найти вентиляционный ход. Так ты сможешь его обойти.

— Спасибо.

— «Спасибо» на хлеб не намажешь.

— Тогда могу кое-что рассказать… Например, знаешь ли ты, что Никита Милаев имел привычку брать автомобили, оставленные на ремонт? Разумеется те, что были на ходу и не очень дорогие. Чтобы покататься вечерком.

— Меня это больше не интересует. Я не у дел.

— А если я скажу, что нашел человека, который в день гибели капитана Бражко собственными глазами видел, что Милаев выезжал из мастерской на старом «опеле», у которого был помят кузов и бампер? «Опель» находился на ремонте.

Я отошла от дверей.

— Ладно, играй в своего «Вольфа».

— Как, сразу?! А пожрать?

— Если картошку почистишь.

— А ты пожаришь?

— А я пожарю.

Есть мне не хотелось, так что я едва притронулась к своей порции. Зато Суббота трескал за четверых, а в конце взял с плиты сковородку и принялся интенсивно соскребать с нее остатки картофеля. Безучастно наблюдая за ним, я думала о своих проблемах.

— Слушай, ты Зозулю случайно не знаешь? — спросила я после паузы.

— Какого именно?

— Их что, несколько?

— Лично я знаю троих, — ответил Андрей. — В дежурной части первого РОВД есть старший прапорщик Виктор Зозуля. Другой Зозуля — начальник отдела в областном управлении, подполковник. С этим я, правда, незнаком.

— Я говорю о старшем лейтенанте Зозуле, бывшем подчиненном Остапенко.

— Вот ты о ком! Впрочем, я и сам мог бы догадаться. Его, кстати, как и меня, Андреем зовут. А что?

— Что-то хитроумное мутит твой тезка.

— Странно. Вроде нормальный парень. Мы с ним соседями были, когда я еще в ментовской общаге жил. Помню, этот Зозуля веселый такой был, прикольный. Он хорошо умеет голоса политических деятелей пародировать. Как настоящий артист. Особенно Брежнев у него хорошо получался. Бывало, на чьем-то дне рождения встанет тост говорить, развернет заранее приготовленную бумажку и давай голосом дорогого Леонида Ильича: «Дагагие товагищи! В этот знаменательный день, когда наша пагтия идет на гавно… идет на гавно…» Тупо смотрит в бумажку, потом «догадывается», в чем дело, и продолжает: «Идет нога в но… гу с другими коммунистическими пагтиями мира… Давайте выпьем!» Разве не смешно? Я, наверное, просто не умею рассказывать.

— Нет, ты у нас рассказчик хоть куда, — возразила я и поинтересовалась: — А женщин твой сосед по общежитию умел пародировать?

— Женщин? А почему бы и нет? Раз мужчин мог, то наверняка мог и женщин.

— Что ж, пожалуй, ты заработал право на игру, — заявила я. — Еще как заработал.

Суббота захлопал ресницами.

— Почему заработал? Хотя нет, я, конечно, согласен с тем, что заработал, только объясни, что такого ты выжала из моих слов?

— Убийцу майора Остапенко.

— Зозуля?! Совсем спятила!