Насколько Волгоград может быть красивым? Я не знала, в моем ведении была лишь клетка. Золотая, дорогая, но решетчатая. Только набережная на Батальонной и страшные виды с высокого этажа – это все, чем мне запомнился город Волгоград.

– Где мы будем жить? – осторожно спросила я.

Эмин оторвал свой взгляд от телефона и обернулся, придавливая меня тяжелым взглядом

Холодным взглядом.

Опасным.

Я вмиг будто в прошлое вернулась, только теперь под боком сидел сонный ребенок. Наше с Эмином дитя. Эльман сидел рядом тише воды, что для него совсем несвойственно. Сын будто чувствовал отца – его настроение, его заботы.

– В центре.

– Не набережная? – выдохнула я.

– Где набережная, там новостройки. Ничего не выстроишь, - скривился Эмин, - к тому же, тебе не нравилась набережная. Я помню.

Помнит… еще когда место под дом искал, он обо мне думал. Конечно же.

Как только наш автомобиль затормозил перед постом с охраной, я напряглась. Это место больше напоминало поселок с элитными коттеджами. Нечто похожее было у Анархиста, его поместье тоже охранялось всеми способами и проникнуть в его жилище было почти невозможно. Там он и прятал маму.

Неприятные воспоминания закрались в душу. Эмин обещал, что будет иначе. Я должна ему поверить. Просто должна.

– Добираться отсюда на работу будет проблематично, - задумалась я, - жаль, что моя машина осталась дома.

Эмин промолчал. Только от телефона оторвался, я видела, и задумчиво повернул голову в сторону.

Мои слова ему не понравились.

Мы въехали внутрь, позади бесшумно закрылись ворота. Дом, в который Эмин нас привез, располагался в закрытом секторе. Вид двухэтажного здания меня не удивил, поскольку план дома я уже видела и примерно понимала, что к чему.

Внутри была большая площадь, а на территории – охрана, извилистый сад и отведенное под бассейн место. Сам дом было давно достроен, но внутри, как и ожидалось, было много голых стен. Кроме двух спален и кухни с санузлом, которые я успела спроектировать.

Эмин не думал, что вернет меня так рано и поэтому не занимался этим домом. Только купил территорию за баснословные деньги, возвел коробку и вовсе не планировал делать ремонт в этом году.

Я взяла сына за руку, Эмин уверенно завел нас внутрь.

– Папа, теперь это наш дом? – восхитился Эльман.

– Да, сын. Тебе нравится? Твоя комната наверху.

Услышав про свою комнату, Эльман бодро побежал по лестнице наверх, словно у нас сегодня и не было этого изнуряющего перелета. Я поднялась следом.

Небесного оттенка обои делали и без того яркую спальню еще более располагающей, две детских кровати стояли параллельно друг другу, а вот с размерами мудрить и ухитряться не пришлось – комната была просто огромная. Даже для двоих деток, хотя такое положение вещей было временным, ведь я уже занялась проектом второй комнаты. Как только я закончу с оставшимися помещениями, Эмин пригласит рабочих и дом будет готов окончательно.

– Очень! Мне очень нравится! – обрадовался Эльман, - здесь тоже два этажа, прямо как у бабушки!

Эмин отвел меня назад, к массивной лестнице из темного дерева. Он то и дело поглядывал на часы.

Я понимала, что он торопится. Это крайние минуты на сегодня. Сейчас он уедет, и бог один знает, когда вернется к нам домой.

– А что теперь с Батальонной? – спросила я невзначай.

– Продам, - коротко ответил Эмин.

Он резко перевел тему:

– Маленькая, мне нужно будет уехать.

– Я уже поняла, - заметила я.

– Холодильник ломится от продуктов. Готовая еда тоже есть, этот вопрос я решил. Наша спальня на первом этаже. С вами останется мой человек, ты всегда можешь обратиться к нему за помощью. На территории охрана. Выходить за пределы территории пока запрещено.

– Как долго… будет запрещено?

Эмин устало вздохнул. Подошел ближе, взял меня за подбородок. Я почти не дышала, в его глазах промелькнуло что-то опасное.

– Я помню, маленькая. Будет и свобода, и работа. Сейчас не время для таких разговоров.

– Хорошо, - согласилась я, - последний вопрос, Эмин. Где Камаль? И что за человек останется с нами?

Эмин не ответил, и тогда я бросила взгляд налево.

И замерла.

В самом низу у лестницы, спрятав лицо за перилами, стоял мальчик. Он был немногим старше сына, Камалю было почти пять лет.

В ушах появился непонятный звон, а руки затряслись. Что это – страх? Перед ребенком? Присмотревшись, я поняла: это страх не перед ребенком, а перед тем, что читалось в его глазах.

Это были не мамины глаза. У Камаля был взгляд Анархиста.