– Не сравнивай себя со шлюхой. Ты моя жена. Законная. И у нас произошла только одна проблема: я не уберег тебя от встречи с ней.

– Что? Только одна проблема? – выдохнула я.

– Я посмотрел камеры. Видел, куда ты отходила и знаю о вашем разговоре. Клянусь, я давно хотел прокрутить записи, но смерть Вадима переиграла всякие планы, - Эмин устало вздохнул, - будь уверена: она поплатилась за ту встречу, Диан. Понесла наказание.

– Если для тебя проблема, что я узнала о вашей связи… то иди к черту, Эмин Шах!

Эмин чертыхнулся, подорвавшись за мной следом, а смог поймать лишь на берегу - когда мои ноги уже утонули в холодной воде, сломав тонкую корку льда.

Но это не отрезвило меня. Ничуть.

– Глупая, моя девочка… ну что ты наделала? Теперь простудишься. Я вызову Колю, чтобы приехал.

– Не нужно Колю! Никого не нужно. Оставь своих мордоворотов за пределами этого места, молю!

Оттолкнув Эмина, я шагнула дальше. Вглубь. Черные джинсы намокли почти до колен, в невысокую обувь сразу забился лед, а на коже наверняка проявятся синяки от его разрушения.

Мне нужно было остыть. Не хочу, чтобы Эмин приводил меня в чувства, он ведь сам на грани. На грани, поэтому ступает за мной, утопая в потемневшей от холода воде.

В воде страшно. Зубы стучат, иногда прикусывая кожу губ.

Дело ведь не в видео. Этот монтаж послужил лишь триггером, спусковым крючком. Дело в нас с Эмином. В том, кто есть мой муж и за кого он меня принимает.

За девочку. Непослушную, непокорную.

За маленькую.

За ту, которую можно посадить за семью замками, и она не станет сопротивляться.

Раньше бы не стала. Но не теперь. Не сегодня.

Глава 50

– Выходи из воды, Диана, - скомандовал Эмин.

– Эмин, она звала меня на Батальонную. Приглашала в ту ночь, когда ты в очередной раз задержался. Я, конечно, не поехала, и тогда она прислала мне фотографии. И видео. Ты был с ней. На постели в комнате с камином. Это так больно, Эмин, но ведь дело совсем в другом. Ей дозволено больше, чем мне, но почему?

Его челюсти стучали друг о друга. Мои тоже. Только сумасшедшие заберутся в воду в ноябре. В пальто, в кожаных ботинках. Больные. Мы с ним больные.

– Тебе еще детей рожать, маленькая. Бегом из воды. Пошли.

Эмин дернул меня за руку, но я не сдвинулась с места. Тогда он поднял меня на руки – мокрую и оттого тяжелую - и вернул на качели. Подогнул одеяло, укрыл от ветра, закрыл собой. По его синим рукам вижу, как ему холодно.

Затем Эмин набрал Коле, чтобы тот «немедленно подъехал на машине и забрал нас отсюда».

– Не нужно, Эмин! Не нужно. Мне тоже больно.

Коля примчался за половину минуты, но я не собиралась уходить, не прояснив ситуацию.

– Тебе тоже больно? – спрашивает муж, понизив тон, - слушай, я ведь тебе ни разу не напоминал, что ты скрыла свою беременность от меня. Я просто тихо разобрался с главным врачом клиники, а тебя ни словом не упрекнул. Я ведь почти четыре года сына не видел. За что, Ди? За мою любовь к тебе? Неужели я был совсем зверем? А ты о какой-то шлюхе мне сотый раз напоминаешь.

– Мне жаль, Эмин. Я сотню раз просила прощения. Но и ты поверь: я не сбегала. Я каждый год прилетала сюда перед сессией, и в этом году не могла не вернуться.

– Я знаю. Я все знаю.

Эмин замолчал, тяжело дыша. Его рот был распахнут, а на улице минусовая.

– В какой момент все покатилось в бездну? Я больше не хочу так, Диан.

– Ничего в бездну не катилось, Эмин. Ведь мы оттуда даже не выбирались.

– Что ты сказала? – Эмин прищурился.

– Ты не изменился, Эмин. Ты все тот же беспощадный, властный, жесткий. Мечта любой девушки, но только не той, что довелось познать твою любовь. А сюда я прилетела лишь благодаря тому, что твой отец… - я запнулась, - твой биологический отец отвоевал для меня право на эти крохи свободы.

– Жаль, что тот безумец не оправдал твоих надежд. Но я не способен меняться. Чуть прогнусь, и мне конец. Как Вадиму. Понимаешь?

– Мне страшно за наших детей, Эмин.

Я замолчала, осекшись об его острый взгляд.

– Почему ей все, а мне ничего? Одни запреты. Пусть жестоко звучит, но я чувствую себя девочкой, которая одна у родителей. Единственный ребенок, которому нет замены, и им очень страшно, что он уйдет из их жизни.

Я вдруг усмехнулась, вспомнив.

– Папа мне всегда твердил, что вот у наших соседей справа четверо детей, а я у них одна, этим он и обосновывал мне всякие запреты. Между прочим, те соседи справа разрешали своим детям многое.