Рихард обратил внимание на то, что в этой комнате нет не только безделушек, обычных для дома европейца, но даже и мебели. Только в центре ее, в нише торцовой стены, висел какой-то свиток и рядом стояла ваза с цветами. Пол устилали соломенные маты.

— В таком вот доме почти не уединишься, — говорил Аритоми. — Но в дружной семье это ни к чему. Не так ли? У вас, господин Зорге, наверно, тоже есть семья?

Рихард помедлил с ответом. Вспомнил лицо Кати: "Как она там?.."

— К сожалению, нет, — ответил он. — Боюсь, что не создан для семейной жизни. Друзья считают, что по натуре я закоренелый холостяк.

— Понимаю. Стоит ли с головой бросаться в реку, когда хочешь только напиться? — пошутил Мацукава.

Зорге поморщился:

— Я не сторонник такой философии. Просто жены таких бродяг, как я, бывают не очень-то счастливы.

В его голосе прозвучало столько искреннего сожаления, что собеседник поспешил извиниться за свою бестактность.

Обед был восхитительным. Гость не уставал расхваливать кулинарное искусство изящной госпожи Мацукава. Хозяйка сияла от гордости и радости. Одно блюдо сменяло другое. Вкус их оказался очень своеобразным, и Рихард живо интересовался, из чего приготовлено каждое. Оказывается, тут были и рыба, и корень садового чертополоха, и листья хризантемы, и водоросли, и побеги молодого бамбука, осьминоги, кальмары, каракатицы — все в микроскопических долях, и вся эта живность в сыром и лишь немножко подквашенном виде. При этом каждое блюдо в маленькой пиале выглядело чрезвычайно аппетитным и было действительно превосходным на вкус. Хозяин дома то и дело подливал в фарфоровую чашечку гостя подогретую рисовую брагу — саке. В конце десерта госпожа Мацукава принесла мокрые, крепко отжатые салфетки, которыми полагалось обтереть лицо и руки.

— Не угодно ли перед чаем отдохнуть на краешке нашей природы? предложил Аритоми.

Рихард кивнул, предвкушая еще один национальный обряд, о котором он много слышал: чайную церемонию.

Они вышли на широкую веранду и опустились в шезлонги. Воздух, пропитанный ароматом цветов, едва колебался. Мацукава откупорил бутылку, плеснул в стаканы желтоватую влагу. Звякнули о стекло кусочки льда.

— Чайная церемония сохранена с глубокой древности, — пояснил Аритоми. — Это не просто времяпрепровождение за столом. Чаепитие должно вызвать состояние, которое поможет сосредоточиться на созерцании и размышлении о жизни.

Хозяйка дома с глубоким поклоном пригласила гостя следовать за нею. Теперь они направились не в дом, а к строению, которое виднелось поодаль в саду. К нему вела узкая дорожка из камня. Перед входом стоял каменный сосуд с водой. Подражая хозяевам, Рихард ополоснул руки и рот. Вход был очень узким, и Зорге подумал, что не сможет войти.

— Смелее! — подбодрил его Аритоми и сам едва ли не стал на четвереньки. — Дверь так узка не случайно: она должна напоминать нам о скромности и смирении.

Но само помещение оказалось просторным и выглядело таким же строгим, как в доме: его украшали картина и ваза с цветами.

Они сели за низенький стол. Хозяйка, заварив зеленый чай, начала взбивать его бамбуковой кисточкой, пока не поднялась пена. Движения японки были неторопливы, расчетливы и ритмичны. И все выглядело как старательно поставленный спектакль.

— Не чувствуете ли вы успокоение и примиренность? — тихо говорил Аритоми. — Не напоминают ли вам эти лопающиеся пузырьки что-то не сбывшееся в жизни? Не думаете ли вы о бренности нашего существования?

Действительно, за все эти месяцы в чужой стране Зорге впервые почувствовал себя отдохнувшим. Однако мысль, тревожившая Рихарда до прихода в этот дом, не оставляла его.

Гость и хозяева снова вернулись в сад. Наступала ночь. Сияла луна.

— Сознайтесь, дорогой коллега, — нарушил молчание Аритоми, — не очень-то хочется возвращаться к повседневном заботам после вот такого свидания с ее величеством природой.

— Пожалуй, — отозвался Рихард. — Откровенно говоря, мне уже порядком надоело таскаться по космополитическим приютам вроде отеля "Тэйкоку". При всем своем великолепии они не более чем бетонные клетки.

— Да, да, вы совершенно правы. Я бы не перенес и недели такой жизни.

— Вам это и не грозит, — сказал Рихард. — А если и доведется когда-нибудь стать постояльцем отеля, то вряд ли вы испытаете те неудобства, с которыми я сталкиваюсь чуть ли не каждый день.

— Разве вас плохо обслуживают?

— Нет, прислуга безупречна, но что бы вы сказали, если во время вашего отсутствия кто-то постоянно копался в ваших личных вещах и даже не пытался скрыть этого?

— Это возмутительно! — воскликнул Мацукава. — Наша полиция полагает, что все чужеземцы — шпионы. Конечно, у нас немало врагов, но нельзя же видеть их в каждом иностранце. Обещаю вам помочь. Завтра же позвоню в отель и потребую, чтобы эти безобразия прекратились. Подозревать нашего уважаемого коллегу. Какая глупость!

— Вы очень обяжете меня, — проговорил Рихард. — Надеюсь, это вас не затруднит: ведь вы знакомы с нашим портье?..

— Почему вы думаете, что знаком? — искренне удивился Аритоми.

— Я видел однажды, как вы оживленно беседовали с ним, и подумал, что вы приятели.

— Вы ошиблись, дорогой Рихард, — сказал Мацукава, с трудом скрывая замешательство. И тут же добавил: — Я действительно заходил к вам в отель купить поздравительных карточек.

"Экспромт удался", — подумал Рихард. Теперь он и не сомневался, что встреча Мацукавы с портье была не случайна…