Молчавшая всё это время Марлен кивнула, а я перешла к самому главному.

– Но нам надо молчать, - сказала я, сжимая белую ручку девочки. – Никому нельзя рассказывать об этом. Понимаешь?

– Понимаю, - сказала она очень серьёзно.

Пока мы пили утренний чай, пока я причёсывала Марлен и одевала, она молчала, думая о чём-то, а потом вдруг оживилась и сказала:

– Надо сделать, как когда защищались от Большого Холода – взять голубую ленту, и мама сразу выздоровеет. Голубая лента разрушит любое колдовство. Так все говорят.

Она говорила с таким воодушевлением, с такой наивной надеждой, что я чуть не разревелась от жалости.

– Это… немного не тот случай, - сказала я, гладя девочку по голове. – Всё не так просто. Боюсь, голубая лента твоей маме не поможет.

Она сразу помрачнела, и мне пришлось постараться, чтобы на пунцовых губках опять заиграла улыбка. Всё-таки, дети не умеют долго горевать и печалиться. И верят, что всё наладится, и всё обязательно будет хорошо.

Потом я наведалась в аптеку – под благовидным предлогом покупки мятных леденцов, а на самом деле – попросить Ферета позабыть обо всём, что произошло в фамильном склепе Огрестов.

– Я очень ошибалась, месье, - покаялась я перед аптекарем, и мне, действительно, было ужасно стыдно и неловко. – Это урок мне на будущее, что нельзя судить, не разобравшись. Всё совсем не так, как я думала…

– Не так? – Ферет проницательно посмотрел на меня. – И на самом деле, леи Юджени и лорд Шарль утонули, а милорд Ноэль – безвинен, как рождественский ягнёнок?

– Насчёт первого – не совсем, - я не смогла солгать ему. – Насчёт второго – вы даже не представляете, как я ошибалась. И не представляете, сколько страданий пришлось пережить этому благородному человеку.

– Главное, чтобы сейчас вы не заблуждались, - тактично заметил он.

– Сейчас – нет. Могу поклясться, - я помолчала и спросила: - Говорят, прежний аптекарь разбирался в колдовстве… Вы что-нибудь знаете об этом?

– В колдовстве? – Ферет вскинул брови. – Впервые слышу. Кто вам сказал такое?

– Ну-у… - протянула я и улыбнулась, - не вы единственный распространяете непроверенную информацию.

Он расхохотался до слёз и погрозил мне пальцем:

– Туше! Вы меня прямо на лопатки положили! А если серьёзно… - он, и правда, стал серьёзен, - то мастер Гаспар был очень умным. Прочитал уймищу книг, и обо всём у него было своё мнение. Многие посчитали бы его знания колдовскими, но мы-то с вами знаем, что колдовство – такая штука, все о нём слышали, но никто не видел. Вот и я не видел. А я был знаком с мастером Гаспаром без малого три года. И сомневаюсь, что кто-то знал его лучше меня.

Я забрала леденцы, поблагодарила, и Ферет распахнул передо мной двери аптечной лавки:

– Будьте осторожны, Кэт, - сказал он на прощанье. – Что бы ни случилось, можете на меня рассчитывать.

Вот только рассчитывать я ни на кого кроме себя не собиралась.

Приближалась Двенадцатая ночь, и платье, подаренное Саджоленой, было подогнано по моей фигуре и висело на распялках, соблазняя серебряным шитьём и воздушными кружевами. Я взглянула на него всего лишь один раз и поскорее закрыла простынёй, чтобы не расстраиваться. Потому что решила не ходить на бал к Лиленбрукам. Мне казалось предательством веселиться и танцевать. Да и веселья не было, на самом деле. Какое может быть веселье, когда рядом с тобой люди, семь лет страдающие от неведомого проклятья. Ноэль, Юджени, Марлен – жертвы чьей-то злой воли. Не говоря уже о покойном Шарле.

На праздник Лоис с мужем получили выходной, а госпожа Броссар пожелала остаться. Я уговаривала её пойти на бал, потому что там должны были объявить о помолвке Надин, да и Марлен не помешало бы развеяться. В последние дни девочка была очень грустной, как ни старалась я её рассмешить и позабавить.

– Надин не обидится, - говорила госпожа Броссар привычным сухим тоном, который сейчас уже не мог меня обмануть. Вся эта сухость была всего лишь маской, скрывавшей доброе и чуткое сердце. – Теперь вы сами убедились, Кэт, как неуместно для нас веселье, - драматически закончила она.
– Лучше я останусь.

– Но вы должны быть рядом с сестрой, - убеждала я. – Вы заменили ей мать, она хочет видеть вас, хочет разделить свою радость с вами. И Марлен надо отвлечься… Не позволим ей больше грустить.

В конце концов, госпожа Броссар уступила, и они с Марлен отправились в гости. Я осталась за хозяйку, и к вечеру в гостиной был накрыт скромный, но очень праздничный стол – с жареной курицей, ароматным бульоном с пирожками, сладким пирогом и огромным кофейником самого крепкого кофе.

К ужину я переоделась - надела ту самую жёлтую юбку, которую расхваливала своей ученице, а к ней - синюю шёлковую кофту. Получилось очень ярко и празднично, и я надеялась, что сегодня у нас получится самый настоящий праздник, пусть и в узком кругу.

Ноэль привёл Юджени, и мы весь вечер просидели у камина, возле наряженной ёлки, разговаривая о Марлен. Юджени вспоминала счастливые дни своего замужества, Ноэль слушал молча и, по-моему, думал совсем о другом, а я постепенно подводила разговор к интересующей меня теме. Я спрашивала, не было ли в жизни Юджени чего-то необычного, что могло бы иметь отношение к проклятью, не угрожал ли ей кто-то, не находила ли она странных предметов – хоть что-нибудь, что могло указать на колдуна или колдунью! Но все мои расспросы были зря. Бедная женщина ничего не могла сказать по поводу проклятия, и, судя по всему, искренне верила, что никто не мог желать зла ей и её драгоценному Шарлю.