Какого ответа этот офицер ждет от русской, в детстве учившейся по гимназическому учебнику, в котором было сказано: «Дуб — дерево. Роза — цветок. Олень — животное. Воробей — птица. Россия — наше Отечество»?

Смерть неизбежна.

— Но почему? Вы эмигрировали из России, вы должны ненавидеть большевизм и быть вместе с нами?

Немецкий офицер действительно не понимал — эти славяне такие странные, все носятся со своей загадочной русской душой и нелепой миссией — спасти и осчастливить все человечество.

Ольга пожала плечами:

— Вы хотите уничтожить славянскую расу, Россию. Россия — моя Родина. Родину не предам.

— Но вы понимаете последствия своего решения? — уточнил офицер.

Ольга усмехнулась — про последствия иных решений я знаю больше вашего.

Он кивнул:

— Завтра утром вас расстреляют.

Вечером к ней в камеру пустили Клинского.

— Евгений? — удивилась Ольга. — Как ты здесь? Зачем?

Он не стал говорить ей, что использовал все свои связи, отдал огромные деньги за это последнее свидание, сказал лишь, что спасти ее второй раз у него не получится.

— Я знаю, — улыбнулась Ольга. — Главное, что на тебя у них ничего нет.

Он бросился к ней:

— Я никогда ни о чем тебя не просил, но сейчас — другое, я умоляю тебя, напиши прошение о помиловании, пусть они рассмотрят, может быть, что-то можно сделать, изменить!

Ольга коснулась рукой его щеки:

— Ты прости меня, прости. Я очень перед тобой виновата.

Евгений смотрел на нее — прощаясь.

И в этот миг их прощания что-то переменилось. Прожив с Евгением годы, она так и не знала, какого цвета у него глаза, какой формы нос, о чем он думает, словно бы этот мужчина для нее так и не обозначился, так и остался в тумане того утра в Петербурге, когда он появился в тюрьме ЧК, но вот теперь неясные черты Евгения словно проявились для нее, и она увидела усталое, постаревшее лицо много страдавшего человека: морщины у рта, седые виски и глаза — неважно какого цвета — с застывшей мольбой и отчаянием.

— Пожалуйста, Леля, я прошу тебя!

Он уже знал, что — бесполезно, невозможно; что вся она, эта странная женщина, которую он любил и которая, даже несмотря на сотни ночей, когда он обладал ею, никогда ему не принадлежала, что она вся — невозможно. И когда Евгений Клинский, человек прагматичный и рациональный, столкнулся с этим иррациональным, непостижимым фактом, с ситуацией, в которой он ничего не мог поделать, разве что отдать свою жизнь за эту дуру, никогда его не любившую, разбившую ему сердце стерву (может, и отдал бы — да ведь и это не поможет!), он на всю оставшуюся жизнь заболел смертельной тоской, и исцеления не знал, и счастлив более никогда не был.

— У тебя есть какая-то просьба, Леля?

Она покачала головой.

Он сник.

— Подожди, Евгений… Простимся. По-человечески.

Он обнял ее, задержал на минуту и — отпустил.

Прощай, Оля.

Долгая, томительная ночь, ожидание рассвета.

«Лучше бы закончилось поскорее, — вздохнула Ольга, — к чему тянуть, а впрочем, может и эта ночь зачем-то нужна…»

А умирать все же не хочется. Все-таки, вопреки всему — хочется жить. Видеть солнце в Фонтанке, в Сене, в маленькой безымянной речушке какой-нибудь деревеньки, видеть, как ветер гонит облака, смотреть, как идет снег, жить, чтобы хранить память о Сереже, длить его жизнь. Хочется жить. Но выбирать нельзя. И миг, ради которого, может, и была вся ее жизнь (как подготовка к этому решающему моменту и выбору), не отсрочить.

Но ничего — наши победят в этой войне, весна придет, жизнь продолжится. И спустя сто лет другая девочка также будет любить, мечтать, верить. И снег будет так же идти, и как же это хорошо. Как правильно.

Она не спала всю ночь, только ближе к рассвету ненадолго сомкнула глаза, и в эти минуты между сном и явью ей то ли приснилась, то ли привиделась правда о смерти Сергея и о самой белой, последней минуте его жизни.

…Его зеленоглазая звезда все-таки привела Сергея на любимый Север, где он, после разгрома армии адмирала Колчака, был арестован и приговорен к расстрелу.

Цвет смерти — белый, и в белую от лютого холода зиму, на его любимом Севере, в ночь сильного снегопада, Сергея повели на расстрел.

В последнюю, самую снежную минуту его жизни, пуля летела к нему, разрывая эту плотную от густого снега белую завесу в воздухе, и когда он упал, глаза ему закрыл снег.

…Ольга посмотрела в окно — ночь отлетала, занимался рассвет.

Она встала, пригладила волосы, подошла к маленькому, зарешеченному окну и стала ждать. Если впереди у нее была снежная вечность, то она хотела разделить ее с Сергеем.

А все-таки истинно так «…теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше».

На рассвете русскую эмигрантку вывели во внутренний тюремный двор. Решающий, короткий как выстрел, момент, миг между жизнью и снежной вечностью пролетел. И где-то на горизонте погасла зеленая звезда.

И умирать никто не хотел. Но никто не стал выбирать.

Смерть и время не выбирают.

Павловск

В одно безмятежное лето…