Татьяна Николаевна вздохнула: июнь, крылечко, яблони… А лет мне теперь больше, чем было тогда маме.

Рио-Рита, Рио-Рита… Стучали каблучки по веранде, и крепкая папина рука обнимала тоненькую мамину талию.

«Вертится фокстрот, на площадке танцевальной сорок первый год».

Устроившись на работу в городскую больницу, она отменила для себя старость и пенсию. Много раз Татьяна Николаевна слышала от своих пациентов фразу «Так хочется жить, доктор!», и спасала эту хрупкую, бесценную субстанцию — человеческие жизни. И хотя, бывало, уставала на операциях, да и старое, полученное на фронте ранение временами давало о себе знать, никогда, никаких жалоб мирозданию Татьяна Николаевна — истинная дочь Николая Свешникова («Таня сильная — львиная порода, в меня!») — не предъявляла, все сносила с достоинством и выдержкой истинной ленинградки.

Годы шли — снег за снегом, что-то менялось, что-то оставалось неизменным, но каждый раз приходила весна, жизнь брала свое в цветении яблонь и вишен, в гудке проплывающих по Фонтанке катеров, в детском смехе подрастающих внуков.

К радости Татьяны Николаевны, Вера оказалась счастлива в замужестве, у нее родилось трое детей: два сына и — поздняя радость — дочь Маша.

Если на маленькую Веру и даже на Вериных мальчиков, у Татьяны Николаевны зачастую не хватало столько времени, сколько бы ей хотелось им уделять, то уж младшенькой Маше досталась вся любовь бабушки.

— Глаза у Маруси — цвета Фонтанки, — улыбалась Татьяна Николаевна, глядя на свою любимицу.

Маруся — ее солнечный луч, счастье, смысл.

С Марусей Татьяна Николаевна неожиданно для себя снова стала Таней, потому что внучка любила называть ее именно так.

Ради внучки она стала меньше работать — ей хотелось полностью отдавать себя Маше.

С самого детства девочка жила с ней в квартире на Фонтанке (Вера, будучи переводчиком, часто уезжала в командировки, старшие мальчики учились в Москве); а все лето Таня с внучкой проводили в Павловске.

…Таня с Марусей сидят на кривенькой высоченной скамеечке (для пятилетней Маруси эта скамеечка — как лестница в небо), смотрят на раскинувшийся зеленым морем, бескрайний луг.

От ветра трава вздымается, Маруся смеется, болтает ногами.

Глядя на лицо внучки, усыпанное веснушками, на это улыбающееся сероглазое будущее, Таня улыбается про себя: так хочется жить. Хочется дожить до осенних яблок, до нового снега, до свадебной фаты выросшей Маруси.

— Таня, читай! — требует Маруся.

И Таня читает внучке вслух детскую книжку английского писателя, которую перевела на русский язык Вера.

Вот дочитали до конца, перелистнули последнюю страницу.

— Теперь расскажи мне что-нибудь! — опять просит Маруся.

И Таня рассказывает девочке про один счастливый день из своей жизни, предваряющий тот — самый длинный в году.

— Был июнь, Муся, мой день рождения, я сдавала экзамен в консерватории, а когда вышла на улицу, то увидела, что меня ждут родители, и… еще один человек.

— Какой человек? — ревниво уточняет Маруся.

— Хороший. Очень хороший, — спустя паузу отвечает Таня.

— А пусть он на дачу к нам приезжает!

На миг у Тани перехватывает горло, но она успокаивается — научилась быть сдержанной за столько-то лет.

— Может быть когда-нибудь, Маруся, он и приедет. Как знать.

Белые лодочки облаков плывут по небу. Таня думает о чем-то своем, Маруся на минуту притихла — изучает облака. Вон верблюд плывет, будто из снега слепленный, а вон большой одуванчик… Ей быстро надоедает молчать, и она опять теребит бабушку.

— Таня, спой мне песню!

Таня улыбается — она никогда никому не поет, но своей ненаглядной Марусе…

А ну-ка, песню нам пропой,

Веселый ветер, веселый ветер!

Моря и горы ты обшарил все на свете

И все на свете песенки слыхал…

Маруся радуется, подпевает и так размахивает руками, что едва не падает со скамеечки, но Таня придерживает ее сильной рукой.

— А еще есть солнечный ветер, — говорит Маруся.

Таня вздрагивает:

— А откуда ты про него знаешь?

Маруся поводит загорелым плечиком:

— Слышала где-то.

Да-да, где-то это было, гуляет по свету такая фраза, и Таня ее слышала. Какая-то девочка придумала, запустила этот солнечный ветер в жизнь.

Таня поправляет внучке панаму, достает из сумки пирожки.

— Ешь, Маруся!

В мире тихо, плывут облака, где-то в садах наливаются яблоки, над землей стоит щедрый полдень. Зелено, цветасто, благодатно. Впереди еще половина лета — это же целая жизнь!

Таня с Марусей — два мира, два друга — сидят на скамеечке, никуда не торопятся.