– Ты о ком? – шепнул Кайнорт и прокашлялся, пытаясь разбудить связки, но только сипло крякнул: – Что с тобой? Ранен?

– Она не разрешала покидать воронку.

– Кто? Зимара?

В солнечном сплетении заворочался ком отвратительного предчувствия. Значит, ему не почудилось, и Нахель тоже видел шамахтона. Монструозную королеву, которая не укладывалась в голове. А песцы разделились и заходили с трёх сторон. Они всерьёз настроились не пускать добычу наверх. Бритц, с трудом ворочая шеей, оглянулся в поисках каких-нибудь подручных средств самообороны. Его керамбиты раскидало по ступеням. Он пнул один куст и, услышав треск у корней, оторвал иглу подлиннее. Наклоняться было обмороку подобно, кружилась голова.

– С сосулькой против хищников, – прошептал себе Кайнорт, сознавая всю трагикомедию происходящего.

Песцы, завидев в его руках простую ледышку, подкрались ближе, собрались гурьбой и замкнулись в плотное кольцо. Движения эзера даже после бочки кобравицы были бы куда энергичнее, чем теперь. Два песца позади вцепились ему в ботинки. Кайнорт поскользнулся и упал. Пересиливая расстрел боли, ударил куда-то в густой мех. Отрубил одно пушистое ухо. Другому проколол горло. Ещё четыре зверя отделились от кучи и наступали, выворачивая брылы до ушей, но кидаться опасались. Кайнорт понял, что долго так не продержится, то есть попросту не продержится в сознании, и бросился сквозь кольцо с сосулькой наперевес. То ли в глазах его сверкнуло слишком безумно, то ли Нахель выстрелил ещё, но он прорвался и, потратив силы, сопоставимые с аннигиляцией солнца, помчался по иглам к ступени и ухватился за край. Если бы он мог подпрыгнуть, подтянуться не составило бы труда, но… прыгнуть в его состоянии было уже немыслимо. Пальцы примерзали к краю, а сзади за куртку ухватился песец. За ним другой, третий. К счастью, навстречу бежал Нахель. Звери тянули Бритца вниз, цепляясь за полы куртки и за мех друг друга. Ещё один песец, и Кайнорт оставит на ступени кончики пальцев.

– Нахель, быстрее!

Пшолл на бегу пнул куст и оторвал себе такую же сосульку. По лезвию вниз потекли капли, нагретые ладонью. Жук подоспел вовремя. Но вместо того, чтобы подать руку, рубанул ледяную корку на граните: прямо там, где цеплялся Бритц.

– Она ждёт нас у себя, – холодно повторил Нахель и, сверкнув неестественно блестящими глазами, ударом сапога в лицо отбил Кайнорта назад.

Бритц сорвался и упал в груду зверей. Мех, укусы и шок: и опять темнота.

* * *

– Ты будешь играть, – повторила Зимара, заполняя своим голосом голову Кайнорта.

Он не нашёл сил возразить. Нахель приволок его, искусанного с ног до головы, в дальний конец озера, где в арочном гроте обитала эта помешанная. Так её про себя нарёк Бритц, несмотря на то, что Зимара спасла ему жизнь. Стоя в ледяных тисках, он воспринимал это так, будто она заразила его заболеванием, передающимся половым путём. Она была совсем не похожа на шамахтона Урьюи. Зимару словно распирали собственные силы, она упивалась и сочилась мощью, которую ей не терпелось обрушить на воображаемого противника. Когда она двигалась по гроту, то с некоторых ракурсов вовсе не напоминала человека. Странствующий айсберг, который топит корабли. Он крошился в движении, обрастал новыми чертами, будто над обликом шамахтона непрерывно трудился одержимый скульптор. По алмазным граням лица текла та самая жижа, которая не давала Бритцу умереть, склеивая его изнутри, словно пепел фламморигамы. Снежные пряди рассыпались по укрытым латами плечам. Выйдя из ядра, Зимара облачилась в доспехи, которые лишь издалека можно было принять за ледяные.

– Из меня плохой игрок, Зимара, – попытался Кайнорт.

– Я видела тебя. Ты охотился на моих угодьях. Ты знаешь планету. И ладишь с безумцами.

– Я же весь расколот, разодран, посмотри.

– Это неважно, – прозвучало на разные голоса, ансамблем всех маньяков, которых она здесь повстречала. – Я долго наблюдала, как люди и звери привыкают к боли. Изо дня в день, изо дня в день, изо дня в день. Ты больше не умираешь. Ты способен мыслить и драться. Боль – то, чем можно пренебречь.

– Что ты со мной сделала… там?

– Растопила и закалила иглы внутри тебя. Это иглёд. Холодные жилы. Вместе с нейробитумом они долго не дадут тебе рассыпаться на части. Как ты того, между прочим, заслуживаешь, – голос её прозвучал насмешливо, но лицо осталось суровым. – Ведь ты сам виноват. Это не я бросила тебя в ледяной тёрн.

Вот, значит, как называлась эта жижа. Нейробитум. Кайнорта передёрнуло, но он так и не нашёлся с контраргументом. Зимара была права, это ведь он не успел пристегнуться вовремя. Это он выпустил Йо из виду в шлюзе. Это он правил рукой Эмбер. Теперь он не сможет инкарнировать и превращаться, а холодный иглёд будет колоть его на вдохе и резать на выдохе. Значит, он угадал: жижа Зимары подействовала на него примерно как пепел с Острова-с-Приветом. В чём-то шамахтоны оказались схожи. Один случайно, другая нарочно, они оба лечили тех, чьи сковородки остывали в аду.

– А с ним что? – Бритц посмотрел на Нахеля, который замер истуканом позади Зимары и выглядел так, будто иглёд проделал ему лоботомию.

– Над тобой нужен контроль. Я поцеловала его в висок. Теперь он будет за тобой приглядывать.

– Ясно! Чего тебе вообще надо? – резче, чем следовало бы когда ты по пояс в лапищах буйного ископаемого, спросил Кайнорт.

– Я придумала игру.

– Игру… Зимара, у меня семья в опасности! Я не буду развлекать тебя, как дрессиро…

– Тогда я и тебя поцелую в висок, Кайнорт Бритц, – сказала Зимара тоном, от прохлады которого даже у манекена запросто могла начаться истерика.

Она встала прямо перед ним, прекрасная и жуткая, как королевская кобра. Кайнорт почувствовал, что крупно дрожит, и что у него от холода и боли течёт из носа. По правде, в эту минуту он чуть-чуть завидовал Нахелю. Зимара поиграла гранями точёных скул и пустила синий парок изо рта в холодные губы Кайнорта:

– А чтобы ты не обманывал, я буду смотреть твоими глазами время от времени.

– Что ты… сделаешь? – не поверил Бритц.

Уже готовый заскулить от нарастающей тревоги, Кайнорт увидел, как Зимара подняла мертвенную руку. Когти ласково ползли и таяли на его щеках. Белые пальцы легли ему на затылок. Дёрнув эзера на себя, шамахтон вонзила два ледяных когтя ему в зрачки.