— Как же с ними сражаться? — спросил Рожер.

— Наша сила в единстве. Нужно связаться с Лактоном, пока дороги свободны, и попросить герцогов Энджирса и Милна на время забыть о разногласиях и вместе обороняться от общего врага.

— С герцогом Милна я не знаком, — заметил Рожер, — но я рос при дворе Райнбека, когда мой мастер Аррик служил его герольдом. Райнбек скорее забудет о разногласиях с подземниками, чем с герцогом Юкором.

— Тогда придется убедить его лично. — Лиша посмотрела на Меченого. — Всем нам сообща.

Меченый вздохнул:

— Хорошо хоть, что не в Лактон. Меня там… недолюбливают.

— Так это правда? — спросил Рожер. — Хозяева доков пытались тебя убить?

— В некотором роде, — ответил Меченый.

Ночью Рожер сидел в музыкальной ракушке и играл сотням беженцев, которые так и жили в палатках на Кладбище Подземников. Многие подходили поближе, купаясь в теплом сиянии великой метки под чарами Рожера. Его музыка уносила далеко-далеко, и на мгновение они забывали, что вся их жизнь пошла прахом.

Дар слишком ничтожный, но иного он дать не мог. Рожер не снимал маску жонглера, чтобы никто не увидел скрывавшегося под нею отчаяния.

Когда он закончил играть, его дожидался рачитель Джона. Праведник был молод, ему не исполнилось и тридцати, но жители Лощины его нежно любили, и никто не помогал беженцам усерднее и не утешал их лучше, чем он. Рачитель не только организовал раздачу еды и крова, но и ходил среди беженцев, узнавал их имена, внушал им, что они не одиноки. Он отпевал мертвых, находил опекунов для сирот и венчал влюбленных, которых свела трагедия.

— Спасибо, что играешь им, — поблагодарил Джона. — Я чувствую, как их дух воспаряет от твоей музыки. И мой тоже.

— Я буду играть каждый вечер, если не найдется других дел, — пообещал Рожер.

— Благослови тебя Создатель. Твоя музыка вселяет в них силы.

— Жаль, в меня не вселяет. Иногда даже словно вытягивает.

— Ерунда, — отрезал Джона. — Сила духа не имеет границ, ею можно делиться без опаски. Создатель всем нам дарует силу и слабость. Почему ты испытываешь слабость, дитя?

— Дитя? — рассмеялся Рожер. — Я не принадлежу к твоей пастве, рачитель. У меня своя скрипка, у тебя — своя.

Он указал смычком на тяжелый Канон в кожаном переплете, который Джона держал в руках.

Рожер знал, что незаслуженно обидел рачителя, но у него было плохое настроение и Джона напрасно повел себя снисходительно. Он думал, что праведник накричит на него, и приготовился дать отпор. Ему даже хотелось этого.

Но Джона не осерчал. Он сунул книгу в сумку, в которой ничего другого не носил, и раскинул руки, показывая, что они пусты.

— Тогда я просто друг. И тот, кто понимает твою боль.

— Да откуда тебе понять мою боль? — вспылил Рожер.

— Я тоже люблю ее, Рожер, — улыбнулся Джона. — Она сводит мужчин с ума. Она приходила в Праведный дом почти каждый день, чтобы читать, и мы беседовали часы напролет. Я видел, как она вздыхает по мужчинам, которые ее недостойны, и даже не замечает, что я тоже мужчина.

Рожер попытался сохранить маску жонглера, но искренность в голосе Джоны пробила его оборону.

— И как ты справился? Как сумел разлюбить?

— Создатель сотворил любовь не терпящей условий. Любовь делает нас людьми. Отличает нас от подземников. Любовь драгоценна, даже если безответна.

— Ты до сих пор ее любишь?

Джона кивнул:

— Но свою Вайку и наших детей я люблю еще больше. Любовь бесконечна, как бесконечен дух. — Он положил руку Рожеру на плечо. — Не трать годы попусту, сожалея о том, чего не было. Дорожи тем, что есть. И если тебе захочется поговорить с тем, кто понимает твои тяготы, приходи. Обещаю не вынимать Канон из сумки.

Он хлопнул Рожера по плечу и ушел. Рожеру показалось, что с него свалилось тяжкое бремя.

Рожер подошел к домику Лиши. Окна светились, передняя дверь была открыта. Несмотря на свой меченый плащ, Рожер удерживал подземников игрой на скрипке, а значит, Лиша давно услышала его приближение.

Это был их общий ритуал. Лиша всегда работала допоздна и открывала дверь при первых звуках скрипки. Когда Рожер входил, она читала или вышивала, растирала травы или ухаживала за растениями.