*

Покинув спальню усопшей матери, император направился в свои покои, чтобы собраться с мыслями и обсудить случившееся с Ираклием, любимым евнухом, с которым был дружен с самого детства.

Мрачновато красивый Ираклий, ничуть не состарившийся за последние десять лет, был причастен ко всем его тайнам и походил на ручную гиену, ласковую с хозяином и злобную ко всем остальным. Узнав, что августа отправилась в мир иной, он назвал её смерть «своевременной», а решение избавиться от Аэция — «давно назревшим». Нашлось у него определение и для Гонории — скаковая лошадь, и для аттилы — наездник по вызову.

— Вот ты смеешься, — пожурил его император. — А этот наездник прислал мне послание, на которое придется ответить.

— Он грамотный, что ли? Тогда напиши ему, что Гонорию объездил кто-то другой, — хохотнул Ираклий, однако, внимательнее взглянув на свиток, присланный предводителем гуннов, внезапно нахмурил свои густые орлиные брови. — Погоди, тут написано выдать ему перебежчика. У него знакомое имя. Севастий… Не тот ли это начальник стражи, который потом оказался родственником Бонифатия?

Император и евнух уставились друг на друга.

— А что, если он? — неуверенно произнес Валентиниан. — Выходит, аттила узнал нашу тайну? О масках и обо всем остальном?

— Не думаю, — также тревожно проговорил Ираклий, — но Аэцию лучше об этом не сообщать.

— Я и не собираюсь. Я собираюсь его убить.

У евнуха дрогнули ноздри.

— Пусть это сделают маски!

— Ты угадал мои мысли, — обрадовался Валентиниан.

Зрелище обещало быть ярким.

Как только покончили с предварительной подготовкой, Аэций тотчас же был извещен, что его с нетерпением дожидается император.

*

Встречали магистра армии с особенной пышностью. От самого входа в мраморный зал до ступеней сияющего тронного ложа выстроились личные телохранители императора. У каждого было копье. На спине висела белая маска, незаметная для того, кто будет стоять у трона. По условленному сигналу телохранители должны были быстро надеть их на лица и заколоть магистра.

Возле трона с одной стороны стояли Петроний Максимус и Ираклий. С другой — служившие под началом Аэция именитые римляне, и среди них — Рицимер и Авит. Они не знали о готовящемся убийстве. После показательной казни Аэция Валентиниан собирался назначить кого-то из них магистром армии.

И вот Аэций вошел. В полной тишине спокойной уверенной походкой прошел по мраморным плитам к ступеням трона. Остановился в шаге от них. Поприветствовал императора словом, а соратников взглядом. На Ираклия и Петрония Максимуса взглянул лишь мельком, как на мух, которых нельзя отогнать.

Аэцию было чуть больше пятьдесяти пяти. Вряд ли он сознавал, какое впечатление производит на императора. Валентиниан ненавидел его и боялся одновременно. Прославленный военными подвигами Аэций казался человеком необозримой силы. С возрастом у него появилась привычка разговаривать, глядя в глаза собеседнику. Из-за этого возникало чувство, что он проникает в мысли. Валентиниан старался вести себя как можно любезнее, чтобы магистр не сразу понял, какая участь его ожидает. Справился о здоровье. Справился о том, как идут дела.

— Боюсь, над нами нависла серьезная угроза, — ответил Аэций.

— Какая угроза? О чем вы? — Валентиниан почувствовал, что краснеет. Неужели Аэцию известно о предстоящей казни?

Но, нет. Он говорил о другом.

— Войска аттилы уверенно повернули на запад. Не сегодня-завтра они вторгнутся в Галлию. В этих условиях медлить недопустимо. Аттила грозный противник, способный тактически мыслить. Первое время мы будем вынуждены сдавать ему города…

— Сдавать города? Да вы что?! — вскричал Валентиниан, вцепившись в подлокотники трона.

— У гуннов несметное войско, — спокойным тоном ответил Аэций. — Сдержать их натиск на границе Империи не хватит ни сил, ни ресурсов. Первый удар будет слишком силен, но, по мере продвижения вглубь, аттила растеряет людей и запал. А мы в это время соберемся с силами и подготовим достойный ответ.

Валентиниану хотелось крикнуть, что назначит другого магистра, Рицимера или Авита, но те стояли с тревожными лицами и смотрели на Аэция, как на единственную надежду. Императора это вывело из себя. Куда им бороться с аттилой. Пасуют перед гуннскими псами, как последние сосунки!

Аэций вел себя совершенно иначе. Вот почему он пользовался такой популярностью в армии. В его словах была уверенность, от которой веяло будущими победами. Только безумец решился бы обезглавить армию, когда у ворот бессчетные полчища гуннов. А это значило, что с убийством Аэция придется повременить. Приговоренный к смерти не только останется жив, но и продолжит исполнять обязанности магистра армии.

Валентиниан почувствовал всю безвыходность своего положения. Аэций снова каким-то непостижимым образом ускользнул от его карающей длани.