Моих сверстников немного, и почти сплошь это деловитые курьеры и разносчики, но до меня никому нет дела. Одежда моя хотя и подходит под определение «приличной», всё ж таки заметно ношенная и не является исключительно дворянской привилегией.

Всё такое… насколько невнятное, я бы сказал. В такой уместно быть и мальчишке из дворянской семьи, и отпрыску выбившегося «в люди» мещанина, держащего собственную мастерскую аж с двумя наёмными работниками, или скажем — курьеру солидной газеты.

Единственное — для дворянина мой наряд приличен для шатания по улицам, с большим натягом проходя ценз «одеть в гости». А для мещанина из «выбившихся» это уже почти парадный костюмчик. Или даже без «почти».

С толпой я в итоге не сливаюсь, но и не выгляжу ярким пятном посреди серой массы. Но впрочем, это скорее состояние психологическое, так что я, как опытный турист, плевать хотел — какое я там впечатление произвожу на кухарок из окрестных домов, курьеров и приказчиков из мелких лавчонок.

Дошагав до Сретенского бульвара, поглазел на трамвайную линию и позвякивающие трамваи, распугивающие вставших на путях извозчиков и прохожих, обошёл два огромных (на это время) дома Страхового Общества «Россия», и далее шагал по Сретенке, уже не слишком отвлекаясь.

Магазины и всевозможные конторы ещё не открылись, и огромные стеклянные витрины там, где они есть, закрыты специальными щитами. Ещё нет и шести утра, так что и развлечений пока немного.

Возле Сухаревской башни собирается особый тип букинистов. Торгуют они в основном всякой ерундой, в основном подержанными учебниками и старыми рассыпающимися «путешествиями» с нехваткой страниц, справочниками по всякой всячине и мемуарами черт те каких деятелей, вспомнить которых сможет не всякий историк.

Но среди этой бумажной рухляди встречаются и настоящие жемчужины. То мелькнёт прижизненное издание Шекспира, то старопечатное Евангелие, а то и произведение, запрещённое цензурой и якобы сожжённое пожарными в металлической клетке лет этак тридцать назад.

Какими путями попадают к букинистам таки книги, догадаться несложно. Ветхие страницы почти всегда пропитаны слезами и горем, дымом пожарищ, а порой и кровью, но всегда почти — сильной нуждой.

Наговаривать на всех разом не стану, но в целом, букинисты Сухарёвки здесь берут не глубоким знанием предмета, а пройдошливостью и беспринципностью. Глядеть надо в оба, но при некотором понимании и внимательности, покупатель может приобрести за копейки подлинное сокровище.

Основная публика — студенты из небогатых, составляющие библиотеку мелкие купчики и коллекционеры разного рода. Есть подлинные знатоки и ценители, но больше всего, пожалуй, искателей «на грош пятаков».

Лично меня сложно назвать специалистом, но и вовсе уж профаном тоже нельзя. Так… серёдка на половинку.

Деньги я собой я не взял, даже не столько опасаясь карманников, сколько попросту не подумав. Ну… оно и к лучшему. Соблазнов вокруг много, а тратить средства на сколько угодно ценную книгу в моих обстоятельствах просто глупо.

Перепродать её, не имея знакомств в нужной среде, я вряд ли смогу, по крайней мере не скоро. Да и, хм… невместно. Не поймут. А собирать коллекцию в свете приближающейся Гражданской и вовсе…

— …прижизненное, изволите видеть, — убедительным фальцетом напирал сидящий на стопке перевязанных бечёвкой «народных» книжонок похожий на скопца букинист, пытаясь продать несколько солидно выглядящих томов сомневающемуся отпрыску купеческого семейства. В качестве доказательства желтоватый длинный ноготь торговца ёрзал по дате, указывающей восемнадцатый век.

Подделка очевидна любому, хоть сколько-нибудь думающему человеку, но… не моё дело. Ссориться вот так вот на ровном месте с сообществом букинистов из-за чужого человека не стану.

— … Толстой, — солидно кивал немолодой упитанный торговец, сняв с плеч мешок с книгами и показывая убедительно выглядящую обложку потенциальному покупателю.

Хмыкнув, я зарылся в развал ветхих книжонок на языках, не имеющих особого хождения в Российской Империи.

— Хлам… — тихо бормочу, аккуратно откладывая в сторону невесть как попавшую в Россию повестушку на итальянском о трепетной любви герцога к гувернантке, — Снова хлам.

— … да какой же это Толстой!? — взревел кто-то в нескольких метрах от меня! — Это вовсе даже справочник какой-то!

— Держите! — надрывая горло, орёт незадачливый покупатель, обнаруживший вместо ожидаемого классика только обложку с бумажным хламом внутри, — Да где же он!?

— Пачечник! — хихикнув, бросил один из букинистов соседу, и оба заухмылялись в бороды. Из разразившегося скандала стало понятно, что такие вот кунштюки один из нечистоплотных торговцев проделывает постоянно.