— Валер, десять минут, — подаёт голос водила. — Ща по обочине до поста проскочим, а там уже вроде и свободно.

Десять минут в неизвестности кажутся вечностью. Но Егор не обманул: возле элитной новостройки Макеева наш джип тормозит в точно указанное им время. Бешено залетаю в подъезд и буквально сразу упираюсь в знакомую расфуфыренную физиономию мачехи Рины.

— Вот так встреча, — не верю своим глазам. Какого лешего эта мымра здесь забыла?

— Я так и знала, что это твоих паршивых рук дело, Амиров! – шипит ведьма, скривив и без того несимпатичное лицо.

Но стоит к ней приглядеться, как замечаю, что её руки дрожат, глаза покраснели, словно совсем недавно она плакала, да и волосы в полном раздрае, что жене Кшинского совершенно несвойственно. Следом за Снежаной появляется массивная фигура Гены.

— Здорово, — ухмыляется тот. — Вот случайно встретил на парковке уважаемую Снежану Игоревну, вежливо предложил обождать такси в моей компании, а она и согласилась. Верно, Снежана Игоревна?

— Вы мне за все ответите! – крутит пергидролевой башкой стерва. — Оба!

— Ген, Рина здесь? — до жены Кшинского мне нет никакого дела. Змеиный клубок с её участием я распутаю позже. Сейчас меня волнует только мелкая.

— Тут смотри какое дело, Валер, — вздыхает Миронов. Видно, профилактическую беседу со стервой он уже провел. — Арина Петровна Кшинская зашла в этот подъезд в 14.42. А многоуважаемая Снежана Игоревна вышла из него в 15.25 и утверждает, что с падчерицей своей не пересекалась.

— Всё верно! Дом большой, откуда я знаю, куда эта дрянь пошла…

— Зато я знаю, — еле сдерживаю себя, чтобы не придушить тварь.

— Снежана Игоревна, а я вам повторяю, — давит Миронов. — Либо вы даёте нам ключи от квартиры Макеева, и тогда я сделаю вид, что вас здесь не было, либо эту чёртову дверь мы выбиваем к ядрёной фене, и если девчонка оказывается там, да и ещё, не дай бог, с ней не всё в порядке, вы пойдёте, как соучастница. Я позабочусь, вы же меня знаете!

Миронов, улыбаясь, подмигивает Снежане: конечно, они наверняка пересекались ещё во времена Соболева. И именно эти воспоминания былых лет не дают стерве усомниться в правдивости угроз Гены.

— Я просила его не трогать Рину, — пищит Кшинская, несмело протягивая ключи, и начинает что-то щебетать в свою защиту. Только я не слышу. От её слов к горлу подкатывает тугой комок: мои худшие опасения обретают реальные очертания. Выхватываю ключи и, под окрики Горского и Миронова обождать, несусь к лифту.

Я смутно помню, как поднимаюсь на нужный этаж, отыскиваю дверь в квартиру Макеева, проворачиваю ключом замок… В памяти стёрлось всё, кроме её пронзительного крика и шквала матерных грубых слов, адресованных остервенелым голосом Макеева Рине.

Белый ковёр.

Чёрная лестница.

А следом страшная, останавливающая сердце картина, со всех сторон множимая зеркалами: Рина, скрючившись, лежит в углу небольшого коридора и, обхватив руками голову, пытается увернуться от безжалостных ударов Паши. В запале своей ярости тот не слышит моих шагов и продолжает заносить огромный кулак, чтобы обрушить его на маленькую, глупую, беззащитную девочку. Мою девочку…

В своей жизни я видел многое. Да и сам зачастую творил вещи порой неоправданно жестокие. Но с такой безрассудной агрессией по отношению к женщине я встречаюсь впервые. Внутри что-то щёлкает, обрывается, ломается.

А потом я ломаю его. Сначала, не раздумывая, оттаскиваю от девчонки, затем с силой спускаю ублюдка с лестницы, пересчитав его башкой каждую ступеньку. И наконец просто бью, как минуту назад он позволял себе бить Ринку, только более агрессивно, жестоко и безжалостно. Именно так, как заслуживает эта свинья.

На Макееве нет живого мест, его стоны и мольбы перестать проносятся мимо ушей. Я глух и абсолютно слеп в животном желании убить гада.

Но, увы, этому не дано свершиться. Подоспевшие Миронов и Горский под дикие визги Петиной жёнушки оттаскивают меня от ублюдка, даруя тому жизнь, а меня уберегая от неминуемого срока…

— Дальше мы сами, — орёт в ухо Горский, пока Гена, обхватив меня руками, продолжает оттаскивать от еле дышащего Макеева. — Девчонкой займись, Лер! Ей тут не место! Посмотри на неё!

А я не могу! Глаз поднять на неё не могу, проклинаю себя за всё: в том, что она связалась с этим ушлепком только моя вина! Моя! Больше ничья!

— Уведи её отсюда, — продолжает Коля. — Отвези к врачу. Домой. Не знаю. Этот урод больше её не тронет. Всё позади, Лер! Всё позади!

— Горыч, давай сам отвезу. Знаю, где она живёт, — подливает масла в огонь Миронов. — Куда Лерой в таком состоянии? Девчонку передам Кшинскому и вернусь. Они уж потом сами пусть решают ехать им в больницу или нет.