— Только не домой, – трясу головой, отгоняя морок слепой ярости. — Там гадюшник не менее опасный, чем здесь.

А затем сбрасываю с себя руки Миронова и перевожу взгляд в сторону второго этажа, встречаясь с огромными, утратившими свой озорной блеск изумрудами Рины.

— Я сам, — бормочу глухо и отталкиваю от себя мужиков, а затем иду к ней.

Впервые в жизни мне не удаётся сдержать слёз. Они обжигают, щиплют, кислотой разъедают глаза. Рина неуверенно стоит, навалившись на зеркальную стену, и смотрит в упор. Хрупкая, почти прозрачная. А я никак не могу понять: за что? Как можно было руку поднять на неё. Мелкую. Беззащитную.

Подхожу ближе, но боюсь притронуться. Напуганная. Забитая. Её всю колотит от пережитого ужаса и боли. Потухшие глаза зарёванны, распухшие губы неумолимо дрожат, как и разбитый подбородок. Тонкими ладошками она пытается себя обнять, чтобы закрыться от всего мира, спрятаться от меня.

Стоит мне сделать ещё шаг, как она с ужасом отступает. Видит во мне врага. Понимает, что всё произошедшее — результат моей недоработки. Только оставить её здесь не могу, как и доверить заботу о ней другим.

— Прости, — говорю, не отводя взгляда от её перепуганных глаз.

Рина мотает головой, но больше не отходит.

— Я хочу уйти, — бормочет сквозь слёзы, а затем неуверенно тыкает пальцем в сторону ванной комнаты. — Там… Там телефон… Он его разбил… Там запись… Её теперь тоже нет.

Не понимаю, о чём она, но покорно поднимаю с пола расколотый на части гаджет.

— Всё можно исправить, — говорю ей, совершенно не думая в эту минуту о телефоне.

Рина кивает и медленно начинает спускаться. Мне неистово хочется ей помочь. Взять на руки. Прижать к себе. Забрать её боль.

Догоняю в три счёта, но натыкаюсь на безжизненный взгляд любимых глаз.

— Не трогай меня. Я сама. Я в порядке.

Молча иду следом, как покорный слуга, готовый в любую минуту подхватить, подставить своё плечо.

Рина спускается с лестницы, но при виде окровавленного тела Макеева замирает, наблюдая, как тот корчится на полу от боли.

— Довольна, дрянь? Ненавижу тебя! Отца твоего поганого! Нелюди! — срывается на девчонку Снежана, готовая разорвать падчерицу на мелкие кусочки.

Не выдерживаю и вопреки просьбе прижимаю Арину к себе, укрывая ту от нападок стервы.

— Сама ты дрянь! — орёт Миронов, оттаскивая Снежану с дороги. — Блядь, никаких поблажек! Пойдёшь вместе с любовником своим под следствие. Сука!

Чувствую, как дрожит тело Рины, ощущаю её дикую слабость и полнейшую дезориентацию. А потому подхватываю на руки и быстрым шагом выношу из квартиры. С неё хватит!

— Егор в вашем распоряжении, — доносится в спину голос Горского.

Киваю, мол, услышал, и захожу с мелкой в лифт, прижимая её к себе всё крепче.

— Отпусти, — бормочет одними губами, неловко пытаясь вырваться.

— Прости, — бросаю в ответ, утыкаясь носом в её взлохмаченные волосы. — Не могу. Не проси!

Но Рина не оставляет попыток освободиться: крутится, выгибается, продолжая повторять одно и то же. Не знаю, где она находит силы, вот только мириться с моим пленом не соглашается.

— Потерпи меня ещё немного. Позволь тебе помочь! — нашёптываю в пустоту. Рина меня не слышит.

Спустя пару минут выношу её на улицу и, пытаясь укрыть собой от промозглого проливного дождя, спешу к внедорожнику Горского. Ей нужен врач, отдых и покой, а потому продолжаю игнорировать её просьбы, все больше переходящие в истерику.

— Обещаю, что отпущу, как только посажу в машину, — еле удерживая мелкую, сквозь стену дождя пробираюсь к парковке.

— Отпусти! Не смей! Не прикасайся! — Рина дико орёт, безжалостно надрывая связки и извиваясь всем телом в моих руках. — Я тебя ненавижу, Лерой! Ненавижу! Слышишь меня?

— Тише, маленькая, тише! — держу ещё крепче, с силой сжимая в тисках.

— Ненавижу, — стучит кулаками в мою грудь, плечи, не оставляя надежды вырваться из капкана крепких рук.

— Знаю, — тихо шепчу в ответ, понимая, что это конец.

Рина бьётся в моих руках неистово, словно попавшая в клетку птица. Одежда насквозь промокла, тело пробивает озноб, ледяной ветер царапает кожу, но отпустить её я не в силах... Господи, сколько же времени мне понадобилось, чтобы это понять. Внутри всё сжимается от колкого холода и горького осознания, что эту маленькую, хрупкую, но такую сильную девочку я сломал своими руками.

Чувствую, как дрожит её тело, как изнывает оно от боли и унижения, и яростно хочу забрать её страдания себе. Я не лучше того урода! Я поступил с ней точно так же! Даже, наверно, хуже.