— Разборки-то могли, а вот Амиров нет. Можно подумать, ты его не знаешь? Ему же бесполезно объяснять!

— Да, как и тебе Коль! Сколько раз говорила, не ешь всухомятку! А ты? Ну вот же кофе…

— Кать, не начинай! Нормально я ем!

— Ты это своему гастриту рассказывай!

Понимаю, что подслушивать нехорошо, да и бессмысленно: судя по доносящимся голосам, Лероя среди завтракающих нет. А потому решительно делаю шаг вперед, но тут же замираю, стоит женскому голосу вновь заговорить...

— Коль, все так серьезно? Да?

— Следователь упертый попался, — негодует Горский.— Чувствую, придется Валере вернуться за решетку. Да, ненадолго я его оттуда вытащил.

Совершенно не понимаю о чем толкует Ксюшин отец, но его слова вселяют ужас. Я не дура и прекрасно понимаю, что может сделать с Лероем взбешенный и покалеченный Макеев. Мое нелепое волнение перед встречей с Валерой меркнет, покрываясь липким навязчивым страхом: и если пару секунд назад я боялась взглянуть в глаза Лерою, то сейчас страшусь не успеть в них насмотреться.

— Пап, можно подумать ты бы не сорвался, если на месте Арины вдруг оказалась бы я?

— Да, я бы ублюдка убил, — выплевывает Горский, пока я искренне завидую Ксюше: мой отец мне просто привез зайца.

Зажмуриваюсь, прогоняя мысли о Кшинском. О нем у меня еще будет время подумать, сейчас важнее всего Лерой.

— И что теперь? – участливо уточняет жена Горского.

— Да, ничего, Кать. Прорвемся. Пока у нас побудет, хоть выспится, а то на чучело уже похож. А там дальше носом землю рыть будем. Не впервой!

— Лерой завтракать будет? Накрывать? — после недолгого молчания, уточнила Екатерина.

— Нет, Кать, — выдыхает Горский. — Думаю, он уже спит — потом поест.

Внутри все немеет от услышанного. Не могу, не хочу верить, что за мое спасение своей свободой придется отвечать Амирову. Как же ловко сначала Кир, теперь еще и Макеев нашли в своих проблемах крайнего.

Разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и бегу обратно, попутно заглядывая в каждую комнату огромного дома. Спящий, уставший, голодный — неважно! Для меня нет иного пути, чем к нему. Но сколько бы дверей я ни открывала, в какие комнаты ни заглядывала, нигде не нахожу Лероя. Впереди остается последняя, самая дальняя от лестницы и слегка приоткрытая. Скрещиваю пальцы на удачу и, не медля, ее открываю, но внутри снова никого: кровать аккуратно заправлена, в комнате – идеальный порядок. Эта спальня явно нежилая, скорее всего, предназначена для гостей. Потому, без зазрения совести, раскрываю дверь и захожу внутрь, расстроено плетясь к окну. За тонким стеклом огромный живописный мир. Он зазывно манит яркими красками и кажется совсем близко, стоит лишь протянуть руку. Но это — иллюзия. Как и вся моя жизнь. Тонкое стекло – слишком крепкая грань между реальной жизнью и желаемым счастьем.

Мне так надоели все эти проблемы! Не понимаю, почему всё в жизни так сложно, больно и безнадежно. Почему моменты истинного счастья настолько скоротечны и обязательно разбиваются о новые преграды?

Настежь раскрываю окно, впуская в комнату поток свежего, волнующего воздуха, и, опершись на подоконник, выглядываю на улицу. А затем закрываю глаза, утопая в мелодичном, ласкающим слух пении птиц и игривом шелесте листьев. Вдыхаю легкий, ни с чем не сравнимый аромат цветов, Фиолетовые, розовые, желтые — они расписными узорами превращают обычную клумбу в призведение искусств. Вот только ни задорные переливы птичьих голосов, ни яркое солнце, своим долгожданным появлением преобразившее все вокруг, никак не вяжутся с ощущением внутренней пустоты.

Глаза закрыты.

Делаю вдох и вспоминаю о маленьком букете полевых цветов возле моей кровати. Невольно улыбаюсь, представляя, как Амиров срывал их где-то здесь, под окнами. А в том, что цветы от него, теперь не сомневаюсь.

Выдох. И сердце сжимается от тоски, от понимания, что все это я могла с легкостью потерять. По собственной глупости…

И снова вдох. Глубокий. К аромату цветов примешиваются другие: более терпкие и глубокие. В голове проносится мысль, что где-то поблизости, должно быть, растут кедры…

Выдох. И вместе со мной выдыхает сама природа, запуская в окно сквозящий поток воздуха, поднимающий занавески, развевающий мои волосы и с громким хлопком закрывающий дверь в спальню.

— Мелкая, похоже, встречать меня из душа, стало твоей привычкой, — раздается до боли родной и до чертиков язвительный голос Амирова.

Распахнув глаза, вздрагиваю от неожиданности и, на свою беду, поворачиваюсь к Лерою, стоящему передо мной в костюме Адама. Вместо фигового листочка Амиров придерживает небольшое скомканное полотенце, которое мало что скрывает от моих смущенных глаз.

— О! – нагло усмехается паразит и делает шаг навстречу. — Узнаю этот плотоядный взгляд! Правда, в прошлый раз, помнится, ты была менее смелой и наблюдала за мной из укрытия.

Амирова в отличие от меня неловкая ситуация ничуть не смущает, скороее напротив — изрядно веселит.

— Эй, Рина, — свободной рукой Лерой щелкает в воздухе, пытаясь вывести меня из ступора. — Очнись!

Сказать легко, но сделать — невозможно! Как зачарованная скольжу взглядом по его натянутой, упругой коже, местами украшенной переливающимися в лучах солнца каплями воды, и не могу выдавить из себя ни слова. Да что там слова… Я, кажется, даже не дышу.