— Чтобы что услышать в ответ? — меня бесит эта его «мелкая», а поучительный тон и вовсе выводит из себя! — Не ты ли вбивал в мою голову, что любишь другую! Не ты ли просил прощение, что лишил меня девственности в пьяном угаре со словами: «я вообще не хотел спать с тобой»? Не ты ли вечно тыкал меня носом в то, что я мелкая? Что на такую, как я, ты даже не взглянул бы… В конце концов, это ты выбрал для меня Макеева и просил к нему переехать? Вот чем заканчиваются все наши разговоры, Валер!

Слёзы душат, но я их не замечаю. Мне страшно. От своих слов. Оттого, что наш разговор свернул совершенно не в ту сторону; что я снова отталкиваю от себя Лероя, вместо того, чтобы любить его.

Взглядом обвожу напряжённую фигуру Амирова: он молчит, ему нечего ответить в свою защиту, ради нашего спасение. А потом ловлю себя на мысли, что, по сути, права: он всё ещё не забыл Ксюшу, а со мной от безысходности. Правильно сказала Горская: я всего лишь лекарство от неразделенной любви.

В комнате повисает тишина, от которой становится страшно. Почему он не отвечает? Почему не пытается убедить в обратном? Неужели не понимает, что своим молчанием убивает во мне всё живое!

Тыльной стороной ладони смахиваю слёзы: видимо, Горская всегда будет вставать между нами.

— Я не хочу быть её тенью, Амиров! — ору навзрыд, доходя до предела в ожидании его ответа, а затем бегу прочь. Дура! Мелкая дура! Которая наивно размечталась, что Лерой способен полюбить вновь.

Пересекаю спальню, пролетаю мимо понурой фигуры Амирова, даже не взглянув на него, а затем опутошенная плетусь по пустому коридору в никуда.

Шаг, второй… Но чем дальше я становлюсь от Лероя, тем тяжелее дышать. Понимаю, что задыхаюсь. Без него не могу. Без него нет и меня. Но и с ним ни черта не получается. Эта любовь, больная, обречённая, фатальная, забирает последние силы.

На секунду замираю, позволяя себе слабость — обернуться, и упираюсь взглядом в разъярённое выражение лица Амирова, идущего по моим следам.

— Далеко собралась? — свирепо рыкает он. — Мы недоговорили!

— Да пошёл ты к чёрту, Амиров! – кричу в ответ. — Я не буду запасным вариантом! С детьми, без детей, ты же любишь только её!

Между нами не меньше пяти метров, но это расстояние Лерой умудряется преодолеть в считаные доли секунды, чтобы резким движением схватить меня и перекинуть через плечо, словно я не человек, а мешок картошки.

— Отпусти, придурок! Ты что творишь?! — не жалея сил, ладонями бью его по спине, безуспешно пытаясь выбраться, но Лерой лишь крепче сжимает мои ноги, продолжая затаскивать обратно, в свою комнату, в свой плен.

— Амиров, мне больно! — пищу от отчаяния. Пусть думает, что болит тело от вчерашних побоев. Сейчас признаваться ему, что мучительно умирает душа, не хочу.

Буквально в эту же секунду, Лерой бережно опускает меня на кровать.

 — Прости, — осматривает меня с ног до головы, пытаясь разглядеть источник боли, не понимая, что им является он сам. — Где болит, Рин?

— Здесь, — бормочу, прикладывая ладонь к груди. — Сильно! Постоянно!

Лерой не сразу понимает, что я имею ввиду, продолжая трепетно бегать по мне взглядом. А потом резко встает и подходит к двери, запирая ту на ключ.

— Ты что задумал? — спрашиваю с опаской.

— Лечить тебя буду, дурёху! И пока не поправишься, отсюда не выйдешь!

— Себя для начала вылечи! — ворчу и спрыгиваю с кровати. — Тоже мне доктор нашёлся!

В запале невиданной злости подлетаю к двери и безуспешно дёргаю за ручку.

— Выпусти меня, Амиров! Открой дверь! — тарабаню по ней кулаками, выплёскивая весь скопившийся за последние дни гнев.

— Не-а, – ухмыляется в ответ наглец.

— И что тебя так веселит? — стиснув зубы, поворачиваюсь к довольной физиономии Амирова.

Скрестив руки на груди, тот стоит, вальяжно навалившись на стену, и не без удовольствия наблюдает за моими жалкими попытками выбраться наружу.

— Ты когда злишься, такая милая, — едва сдерживая идиотский смешок, Лерой скользит по мне оценивающим взглядом хитро прищуренных глаз, а затем опускает руки, пальцами цепляясь за шлёвки брюк.

— Ты... — в моём арсенале просто не хватает слов, чтобы высказать самовлюблённому придурку всё, что я думаю о нём в эту секунду. Тыкаю в его сторону указательным пальцем, судорожно перебирая в голове все известные мне ругательства, как взглядом случайно цепляюсь за расстёгнутую пуговицу на его джинсах.

И пока указующий жест гневно витает в воздухе, я суетливо пытаюсь сообразить, когда Амиров успел натянуть штаны: в момент моего побега на нём были только наспех надетые боксеры.

— Мелкая, — гогочет Амиров, издеваясь надо мной в открытую. — Мои глаза выше.